Проклятая война (Сурская) - страница 95

— Ну, ну, это больно, но не смертельно…

Мне хотелось закричать, что как раз наоборот. Я тяжело ранена, почти убита. Жить мне с такой раной не под силу. Лучше б добили… Обида, горечь, непонимание — комком застряли в горле, не позволяя выдавить ни слова. Но я прилагаю усилие и, наконец, выталкиваю из себя:

— Я хочу умереть…

— Умрёшь, когда время придёт. Много чести и для него и для той засранки. Идём, не стой столбом. Люди смотрят, — проговорила она спокойно. — Тяжёлая рана, это не могила. Её лечат, с ней живут.

Я согласно кивнула. Идти действительно надо. Про жизнь не уверена. Зачем она мне без него. Закрыв глаза, я брела спотыкаясь. Куда, зачем? Какая разница… Нина не права. Стрелять в сердце и не убить… Так не бывает. Я труп. Я думала, что если мужчина влюблён в женщину, он не воспылает страстью к другой. Выходит то была моя ошибка. Я нелюбима, я… Ах, какая же я дура! Мы поднимались по ступенькам, и я покорно стояла у двери. Открыв, она подтолкнула меня в квартиру. Провела, посадила на диван. Голова крутилась. Такое чувство как — будто меня раскрутили, а потом макнули в вязкий кисель. Безумно тяжело. Так плохо, что хуже не бывает. Ни с того ни с сего началась страшная икота. Вдох, а выдоха нет… Схватилась за грудь, мне нечем стало дышать. Не иначе как, меня запхали в мешок и затянули верёвку… Ещё вдох и меня разорвёт в том проклятом мешке. Очнулась на полу и от того, что Нина, сидя на корточках передо мной, поливала меня усердно водой.

— Врёшь, не одолеешь. Она выкарабкается. Сильная баба. Тридцать седьмой пережила. Беженкой прошла, — шептали её побелевшие губы. — Борись Юленька, борись…

Чтобы бороться за жизнь надо сохранить душу, а у меня её уже нет. Пепел. Мне не хотелось возвращаться в реальность. Спокойно было и хорошо в той невесомости, так зачем же назад… Кому я тут нужна… Ухожу осознанно. Но меня заставляли вернуться. Услышав шёпот, удивилась. Кому это она? Про что? С трудом открыв глаза, повела ими вокруг. Кажется, это наша с Адусей квартира. Возле меня суетится Нина. Именно она пыталась влить в моё бездыханное тело хоть каплю жизни. Впиваюсь глазами в её улыбку:

— Очнулась, ну и, слава богу. На выпей, — сунула она мне стакан. — Давай, давай. До конца. Всё, всё. Сейчас полегчает. Извини, похозяйничала тут у тебя.

Попробовала замотать головой, но она не поднялась. Нина, резко нажав мне на углы рта, влила жидкость. Закашлялась, но проглотила и ничего не почувствовала. Чертыхаясь и отхлебнув сама из горлышка, она налила мне ещё стакан. Я выхлебала и его. По мне прошёл огонь, и тут меня прорвало, расплакалась. Это был вой, рёв, сумасшествие… Ведомая невероятной силой, я вскочила, собрала его фотографии, письма и бросила всё это в дальний угол. Потом рухнула на кровать и завыла причитая: