— Они нашли одну девочку, — сказал я.
— Нет!
Звук был такой, будто она еле сдерживает рыдания.
Я дотронулся до ее плеча. Она резко отодвинулась.
— Они не знают, кто это, — сказал я.
— Нет!
— Я поеду сейчас с ними.
Она открыла рот и вцепилась зубами в руку.
— И позвоню тебе, когда что-то узнаю.
Она отдернула руку и начала поспешно одеваться.
— Я с тобой, — сказала она.
— Нет, тебе нельзя.
— Я с тобой, — сказала она.
— Ты же сама понимаешь, что тебе нельзя ехать.
— Я с тобой.
— Ингер!
— Я с тобой.
Никто не сказал ни слова, пока мы сидели в машине. Рисберг и Бернард переглянулись, когда я открыл дверь. За рулем был еще один полицейский, имени которого я не знал. Бернарду пришлось съежиться, чтобы дать место нам двоим. По-видимому, они поняли, что это Ингер, как только увидели ее вместе со мной. Может быть, успели уже переброситься парой слов за то короткое время, которое нам потребовалось, чтобы дойти до машины. Может быть, один из них спросил: «Кто это? Мать, что ли?» А еще: «Неужели он, черт его побери, думает взять ее с собой?» А может, кто-то добавил, когда я уже открывал дверь: «Он с ней трахается, что ли?»
«Дворник» на заднем стекле работал плохо, иногда совсем останавливался, но затем резина отлипала от стекла и со скрипом продолжала движение. Ни один из них не сделал попытки попросить ее остаться дома, не ездить с нами, и я не знал, как это понимать. Наверное, не осмелились, из уважения к чужому горю. К тому же они косо поглядывали на меня, а не на нее.
Я смотрел в окно, не поворачивая головы. Могло показаться, что между нами никогда ничего не было. Мы никогда не спали вместе и не собираемся впредь, будто мы были незнакомы. Никогда не видели друг друга. Будто впервые в жизни встретились несколько минут назад и теперь ехали, каждый по своему делу, навстречу ждавшему нас ужасу. Контакт между нами исчез. Если бы я обнял ее или дотронулся до нее, она закричала бы и оттолкнула или ударила меня.
Все дело было в том, что Мария вернулась. Мария вернулась и встала между нами. То, что происходило между нами, происходило в пустоте, оставшейся после исчезновения Марии. Теперь она вернулась, ее нашли, и места для меня больше не было, как не было места, где я мог бы любить Ингер.
Полицейская машина стояла в конце извилистой лесной дороги. Полицейский в черном дождевике ходил вразвалку между деревьями. Казалось, он едва-едва держится на ногах. Из-под своего черного плаща он раскручивал, как паук, нить полосатого ограждения, которую закреплял на стволах берез. Дождь стучал по капоту и по крыше машины. Мы сидели в ожидании и боялись выйти, боялись увидеть то, что нам предстояло увидеть, и только когда полицейский закончил устанавливать ограждение, Рисберг поднял воротник пальто и открыл дверь машины. Лесной холм был мокрым от дождя, и, когда я ступил на землю, нога сразу поехала по грязи. Кто-то прибежал с раскрытым зонтом и остановился, не понимая, кому его отдать. Я крепко обнял Ингер за плечи из страха, что она упадет. Потом я сделал знак человеку с зонтом, чтобы он подошел к нам. Я заметил неодобрительный взгляд Рисберга. Он был готов вмешаться немедленно, если обнаружит отклонения от правил опознания, предписанных инструкциями. Звук дождя, стучавшего по зонту, напоминал монотонную работу мотора.