На перекрестке, где находилась старая часовня, посвященная святому Иохиму, мы с ней распрощались. Баронесса пожелала мне удачи и пригласила заглядывать в фамильный замок, если я окажусь поблизости, так как «таких вежливых молодых людей можно встретить не каждый день».
— Что ты с ним сделал? — спросил я у Пугала, когда карета отъехала подальше.
Одушевленный прекрасно понял, что речь идет о Проповеднике, и жестом показал, что волноваться по этому поводу нечего.
— Лучше спрячься, — посоветовал я. — Он тебе этого не простит.
Судя по виду Пугала, старый пеликан был последним существом в мире, которое могло бы его испугать. Я поглядел по сторонам, но души и след простыл. На расстоянии видимости, от горизонта до горизонта, была лишь плавящаяся от зноя дорога и бесконечные поля подсолнухов.
Ладно, найдет меня, когда немного остынет. Не в первый раз за эти годы мы путешествуем по отдельности. Я поправил висящий на боку палаш, забросил дорожную сумку на плечо и пошел по направлению к Лёгстеру.
Северо-восточный оплот Шоссии, крупный порт и летняя резиденция короля — Лёгстер, казалось, затерялся среди бескрайних полей подсолнухов. Одна его часть выходила к морской бухте, другая заканчивалась рядом с тысячелетней пущей, королевскими охотничьими угодьями, которые помнили мир иных существ и людей, приплывавших из Ньюгорта и поклонявшихся великим дубам.
Сразу за городом начиналась череда широких мелководных лиманов, отделенных от моря пересыпями.[35] Я как раз шел вдоль одного из них, и ветер, дующий с моря, пах не солью и йодом, а нагретым на солнце илом, водорослями и еще какой-то тухлятиной. Прибрежным районам Лёгстера не слишком повезло, особенно в те минуты, когда ветер меняется на северный. В августе лиманы мелеют, вода уходит, обнажая дно, и от этих ароматов можно полезть на стенку. В зимние месяцы, как говорят, тут тоже мало хорошего: сильные шторма несут большие волны, и при малейшем холоде вся прибрежная полоса домов покрывается ледяными наносами, которые при случае своим весом легко ломают крыши.
Пугало брело по илу, распугивая маленьких белых цапель и занимаясь насаждением чучел, которых оно набрало на полях за время нашего пути, а теперь несло на плече, периодически втыкая в ил. В итоге вдоль берега растянулась целая скульптурная композиция из семи пугал, которым мой спутник придал столь ужасный внешний вид, что, боюсь, они могли напугать любого прохожего, особенно если тот увидит их в сумерках.
— Твое чувство юмора неизменно, — попенял я ему. — Надеюсь, из их глазниц не начнет сиять адский свет и они не станут утробно хохотать всю ночь, иначе в городе начнется паника.