— Папа хорошо знает это, ведь его личная гвардия в Ватикане тоже сформирована из швейцарцев.
Обо всех этих военных делах я имел лишь самое смутное представление, но зато понимал, что Франция гораздо больше Швейцарии. А значит, там больше солдат и больше денег, чтобы платить им. Так я и сказал Шарлю.
— Вы забываете о Неаполитанском королевстве, — ответил он. — Оно наводнено испанскими войсками. Если Папа Юлий обратится к ним за помощью, тогда французы, как и все те, кто еще сопротивляется Папе, будут окружены.
— А вы не боитесь?
— Конечно, боюсь. Но на войне я чувствую, что живу, понимаете, Маттео? Для меня война — это жизнь, даже если для вас это не так. — Он помолчал. — Хотя Паоло хочет взять вас к себе в солдаты. Вы знаете об этом?
Я кивнул.
— Он приходил ко мне в казармы, хотел поговорить со мной и с нашим командиром. Спрашивал, согласимся ли мы нанять вооруженный отряд.
— Но сейчас дядя прикован к постели, и он не может оставить Элизабетту одну, — сказал я.
В студии маэстро у площади Сан-Бабила за столом, как правило, говорили о политике, но теперь, когда Папа Юлий перешел к активным действиям, эти разговоры переросли в горячие споры.
— Он хочет сделать Италию безопасной страной! — объявил как-то раз Фелипе.
— Но его огонь гаснет, — возразил Грациано. — Он стареет. Воин слабеет.
— Что делает его лишь более дерзким, — заметил на это хозяин.
Герб Сфорца начал все чаще появляться на стенах Милана.
Это проявляли себя многочисленные сторонники сына герцога Лодовико, который жил в изгнании с тех пор, как французы свергли его отца. Начались нападения на французских солдат. После того как один солдат был заколот, французы казнили троих миланцев. Возникла угроза того, что французский гарнизон в Милане будет отрезан от тыла. Папа Юлий приказал швейцарцам занять север Италии, чтобы перерезать дороги между Францией и французскими войсками в Милане.
Я помог Франческо Мельци распаковать багаж, привезенный нами из Павии. Он в изумлении рассматривал рисунки, сделанные во время занятий в анатомическом театре. Когда он увидел, как их много, то заметил с иронией:
— Вы уезжали с двумя коробками, а вернулись с четырнадцатью!
Потом он обратился к Фелипе:
— У моего отца есть дом в Ваприо, на берегу Адды. Это более безопасное место для хранения рукописей маэстро. Если положение здесь станет критическим, отец предложит маэстро свое гостеприимство, я уверен.
Услышав этот разговор, я подумал о том, что же будет со мной, если это случится.
В тот же вечер меня вызвал Фелипе. Он сидел за письменным столом и заявил мне без обиняков: