Спать.
Нельзя. Нужно перевязаться.
Нет, сначала встать, доползти до аптечки – дурак-дурак, не мог с собою захватить – и перевязаться. А там уже и полежать. Всего чуть-чуть.
Из-под бока растекалось море. Мокрое и красное, густое, как варенье. На хлеб его, на батон и с чаем, зажмуриваясь от сладости и удовольствия.
Она часто жмурилась, девочка-колокольчик в синем платье… а стреляла и вовсе с закрытыми глазами.
За что?
В комнате воняло травкой. Варенька достала платок, приложив к носу. Опять он… обещал ведь! Всегда обещает, но никогда не держит слово. Пора было бы привыкнуть, а она все никак.
И лица на портретах тоже.
Кривится голова на блюде, зевает от скуки женщина, проткнутая жалом пчелы, морщится шут в стеклянном шаре, и король передразнивает гримасу. Король нравился Вареньке больше всех. Когда в мастерской не ширялись, он был спокоен и прекрасен.
– Это ты? – Антоша выполз из-за мольберта, позевывая. На шкуре его россыпь свежих комариных укусов, светлые волосы сбились колтунами, а к груди прилип березовый лист.
– Где ты был?
Варенька улыбнулась королю и щелкнула по стеклянному шару. Шут внутри скривился еще больше.
– Натуру искал…
Натура лежала на топчане, сверкая ягодицами. Рыхлая и белотелая – перебродившее тесто на слабых костях. Массивные бедра, пухлый живот в перетяжках и обвисающая грудь.
– Это дама, – пояснил Антоша, тыча в бок палкой. Дама заворочалась, матернулась сквозь сон и перевалилась на другой бок, в виноградных пятнах синяков. – Королю нужна дама.
Нужна, но разве такая? Она же отвратительна! Все его натурщицы отвратительны, и поэтому Варенька радовалась, что Антоша никогда не приглашал ее позировать. А за радостью скрывала зависть: их уродству быть сохраненному в веках, а ее красоте…
– Ты чего приперлась? – Антоша, отодрав лист, пришлепнул его на брюхо даме. – И не позвонила.
– Ты трубку не брал.
Пожатие плечами: дескать, и что? Это еще не повод, чтобы появляться и мешать художественному процессу.
Варенька прошлась по комнате – Антоша, сопя и хлюпая носом, шел следом, – протиснулась между холстов, сваленных кучей, и буркнула:
– Отвали.
Отступил, бормоча, но перечить не осмелился. Правильно, она слишком зла, чтобы слушать его нытье. За холстами обнаружились доски, неструганые, и, естественно, щепка тотчас вошла под шкуру. Больно! Твою ж…
– Тебе помочь? – прочухавшись, Антошка решил быть вежливым. Кинулся растаскивать завал, засуетился.
– Просто уйди.
Еще чуть-чуть, и Варенька сорвется. Наорет или чего хуже. Понял. Отступил. Шаркающие шаги, скрипящие половицы. Женский писк по нервам и Антошкин успокаивающий бубнеж. Как же она ненавидела их! Ничего, совсем скоро избавится, ото всех и сразу…