Наконец, узел развязался. Марина едва успела подхватить корзинку. Тяжелая! А веревка поползла вверх, стремительно, будто поскорее желая сбежать из неприятного места.
– За что вы так со мной? – Марина, прижимая корзинку к груди, отодвинулась к дальней стене. Подняла руку, заслоняясь от солнечного света. Сощурилась, пытаясь разглядеть на синей акварели хоть что-то, кроме силуэта. Но не вышло. – Что я вам сделала?
– Ешь, – сказал человек. – Пей. Думай. Хорошенько думай.
– Над чем?
– Над тем, что ты наделала. Ты плохо себя вела. Очень-очень плохо.
– Это она тебя наняла? Жена его? Послушай, сколько она тебе заплатила? Я больше дам. Вдвое.
– Ты, главное, ешь. И пей. И думай.
– Она сумасшедшая. Мне Олег говорил. А еще нищая. Хочешь знать? У нее нету денег! Ни копейки нету! Он сделал так, что она…
– Раздевайся.
– Что? – Марина опешила. – З-зачем?
– Раздевайся и складывай одежду. Я дам другую.
Сверху свалился мягкий пакет.
– Я не хочу раздеваться!
– Надо. Или мне придется тебя наказать. Ты же не хочешь, чтобы я тебя наказывал? Конечно, я не злой, но могу стать.
Марина принялась судорожно сдирать одежду. Пуговицы мешали. Не расстегивались. Выдирались и сыпались пластиковым жемчугом на пол. Брюки узкие. Еле-еле стягивались. Трещали. Плевать.
– И белье.
Да как скажешь, псих ненормальный. Марина на все согласна. Но мог бы и сам, когда без сознания. Или не мог? Наверное, нет. Может, спешил. Или играет по своим, сумасшедшим, правилам?
Одежду Марина запихнула в пакет, который привязала к веревке. Одевалась, не глядя. Чуть великовато, но мягкое и теплое.
– Вот. Я сделала, что ты просил. Так лучше? И если лучше, может быть, скажешь, что тебе от меня надо?
– Деньги где? – теперь голос похитителя потерял былую сухость. – Ты знаешь?
– Я… я заплачу. Олег… Олег меня любит. Очень сильно любит, поверьте! Это из-за меня… он хотел развестись, а она не давала. Она истеричка и вас обманет. Послушайте, мы ведь можем договориться. Вытащите меня отсюда…
Тишина. Камешки беззвучно сыплются вниз, выскальзывая из-под подошв. Силуэт мечется, раскачиваясь в солнечном мареве. Марине режет глаза. И шея растянута – тяжело все время смотреть вверх.
Марине страшно.
А булочки в корзинке пахнут корицей.
– Я ведь ничего не знаю. Я не видела лица вашего. Не успела. И номер не запомнила. И заявлять не буду. Вам нечего бояться. Мы ведь договорились, да? Вы меня вытаскиваете, а я вам плачу. Сколько вы хотите?
– Все, – ответил человек, исчезая.
Марина упала на пол и заревела, на сей раз в голос. А наревевшись, принялась есть. Булочки и вправду оказались свежими.