Змея умирала долго, не меньше минуты. Она не хотела умирать, она привыкла к лёгким победам и не верила, что жизнь её оборвалась при схватке с такой слабой добычей. Но биение хвоста об пол начало утихать по мере того, как кровь из разнесённой на куски головы выливалась на пол, и скоро то, что лежало перед Хизер, было просто большим куском мяса, настоящим подарком для двуглавых собак и прочей мелюзги.
Вновь наступила тишина. Хизер попыталась сделать шаг и чуть не поскользнулась на луже крови, образовавшейся под ней. Ещё одно падение – это было бы уже сверх меры. Она начала отходить в сторону, ступая очень осторожно. Мокрые от крови подошвы липли к полу.
Господи, неужели это я сделала?
Да, это сделала она. Хизер, никогда не смотревшая боевики и никогда не читавшая детективы (даже папины). Хизер, которая боялась выходить из дому с наступлением сумерек. Она разнесла голову большой змее, а теперь стояла в луже его крови и мозгов (хотя мозгов у этой твари наверняка негусто) и чувствовала себя при этом великолепно. Почти счастливо.
Счастливо?
А разве нет? Хизер поднесла ладони к лицу, хотя не могла их видеть в темноте. Разве это не так? Руки не дрожат, её не воротит и не шатает при ходьбе. Она чувствовала странное возбуждение – страстный, даже болезненный порыв действовать, смешанный с безотчётным сексуальным желанием. Пожалуй, она ничего не имела бы против, если бы тут появилась ещё одна такая змейка (при условии, конечно, что у неё был бы автомат с неограниченным количеством патронов). Улыбнулась бы и выпустила всю обойму прямо в харю.
- У каждого из нас свои скрытые способности, - произнесла Хизер в темноту. – У каждого из нас... свои...
У каждого из нас свои скрытые способности. Так сказать, тёмная сторона личности, о которой мы и не догадываемся, пока она однажды не даст о себе знать.
Кажется, она слышала эти слова опять же в какой-то телепередаче. Хизер не помнила, кто это сказал, но признала, что он был чертовски прав.
Тёмная сторона, доселе спавшая в тени. Она была разбужена этими мёртвыми коридорами, не видевшими солнечного света. Эта часть её сознания не только чувствовала себя уютно в этих катакомбах, но и упивалась опасностями, которые её подстерегали, и с наслаждением наблюдала за испуганными метаниями второй половины.
Разве не чувствовала она, как будто ей кто-то управляет с тех пор, как она захлопнула за собой дверь туалетной комнаты? Что кто-то, сидящий в её голове, выбирает за неё единственно верные варианты действий? Смогла ли бы папенькина дочка, которой она всегда была, сориентироваться так быстро в этих немыслимых обстоятельствах?