— Это верно, конечно… Но меня сейчас занимает одна мысль.
— Какая, товарищ полковник?
— Почему немецкий радист начал передачу недалеко от места приземления? Это — нарушение обычных правил конспирации.
— Мало ли какие обстоятельства его заставили. Сначала захватим, а потом разберемся.
— И то верно. Я распорядился. Лейтенант Савченко с автоматчиками уже в пути.
— Уже в пути? — Кленов с недоумением посмотрел на полковника. — Вы же поручили это мне.
— И вам дело найдется. А здесь ничего мудреного нет. Адрес известен.
— Почти известен…
— Ну, почти известен. Савченко справится. А мы с вами подумаем…
В комнату, постучав, вошла лейтенант Строева.
— Товарищ полковник, — доложила она, — патруль привел какого-то человека. Говорит, что колхозник из Черенцов, искал штаб, хочет сообщить что-то важное и срочное.
Полковник взглянул на часы.
— Давайте его, только быстро!
В комнату в сопровождении автоматчика медленной, тяжелой походкой вошел старик лет шестидесяти. Высокий, широкоплечий, с жилистыми сильными руками, он был похож на многолетний, покореженный, чуть согнутый ветрами, но еще крепкий дуб. Большое, с крупными чертами лицо заросло седыми усами и бородой, из-под густых насупленных бровей виднелись пытливые глаза. На сером потрепанном пиджаке висела медаль «За трудовую доблесть».
— Садитесь, товарищ, — пригласил Родин и жестом отпустил автоматчика. — Кто вы и зачем пришли?
— Будник. Кирилл Будник. Колхозник. В Черенцах временно проживаю… был эвакуированный…
— Зачем вы искали штаб?
— Сообщить имею… Спешил очень. Из лесу я…
— Что вы делали в лесу?
— Сейчас, гражданин начальник. Только передохну. Так вот, пошел я, значит, сегодня спозаранку в лес, вместе с внуком моим. Он у меня хворый, глухонемой. Хотел я немного шишек да травки лекарственной собрать, да только внук мой что-то совсем заслабел, побелел, качается, как тростинка. Хворь его одолела. Тогда я вернулся домой, уложил внука, а сам опять пошел. Иду, значит, к лесу, берегом речки нашей, Кусачки, и вдруг вижу — в кустах кто-то хоронится. Человек какой-то. Кусты у нас возле речки густые, там что хочешь спрятать можно. Зачем, думаю, своему прятаться? Значит, там кто-то чужой. Может, немец или кто из ихних… Ну я и побежал что есть духу…
— Этот человек вас видел? — спросил Родин.
— Нет. Он согнувшись шел — и в кусты.
— В чем он одет?
— Глаза у меня старые, издали плохо видят. Вроде бы как в крестьянской одежде. А в руках — то ли мешок, то ли чемодан какой.
Родин на секунду задумался, внимательно оглядел Будника, его потрепанный пиджачок, медаль, лапти.