Сейчас немыслим был бы такой разговор.
Рыжков сказал:
— Соглашайтесь! Надо!..
Новая должность — новые заботы. Теперь-то уж он мог, выражаясь языком Утюмова, «провести в жизнь» все то, за что ратовал недавно и о чем мечтал: общесовхозные планерки отменили, стали проводить экономические совещания, на которые собирались раз в месяц, с десяти утра.
Лаптев до сей поры с удовольствием вспоминает то, самое первое совещание, весь тот день.
Чувствовалась некоторая скованность. И — понятно. Ведь люди годами говорили «в общем и целом», а тут — на тебе! — рентабельность, себестоимость, хозрасчет — умные слова, смысл которых не до конца понятен, поневоле закроешь рот на замок.
Лаптев говорил:
— В красном уголке Травнинской фермы после ремонта надо было протопить печь. Для этого хватило бы нескольких поленьев, а здесь списали и провели по отчету кубометр дров. Напомню, кстати, что за март, когда было уже сравнительно тепло, на отопительную печь в том же красном уголке списали ми много ни мало сорок кубометров. На одну печку сорок кубометров! Да такого количества березовых дров для всего Травного хватило бы с избытком. Что вы скажете на это, товарищ Вьюшков?
— А какая была печка-то? — нервно выкрикнул Вьюшков. — Неисправная она была.
— На каждый полевой домик для свиней в Травном списано по четыре кубометра теса. А должны расходовать только ноль целых семь десятых кубометра. Может быть, в Травном домики более крупные и запускают в каждый из них не одну матку с поросятами, а по десять? Нет, разумеется. Снова убытки, и немалые — более восьмидесяти рублей от домика. Я хочу еще раз спросить товарища Вьюшкова: почему вы подписывали документы, не проверяя?
Тут же, на трибуне, Иван Ефимович вспомнил вдруг... В райцентре сняли с работы директора завода, который так же вот, не глядя, расписался на бумажке, подсунутой ему недругами. В бумажке той было напечатано на машинке: «Я подпишу любой документ, не читая». Излишняя доверчивость переходит в легкомыслие, а от легкомыслия до беды — один шаг.
Закончил свою речь Лаптев призывом:
— Надо учиться бережливости и экономии. Рабочий застеклил окна в свинарнике, — проверь, хорошо ли. И сколько пошло стекла... Если три листа, так и запиши — три, а не пять или десять.
Он говорил о многих фермах, критиковал не одного Вьюшкова, но, кажется, только Вьюшков принял так близко к сердцу его слова и заволновался, заерзал на стуле. Ивану Ефимовичу даже стало жаль его.
Выступающих было много, кое-кто из них говорил старыми словами:
— Коллектив фермы примет все необходимые меры к тому, чтобы в кратчайший срок ликвидировать отставание, в котором мы находимся на сегодняшний день.