– Я тебя за собой не тянул! – продолжал Развияр, уже почти не сдерживаясь. – Седла на тебя не надевал и стремян не подтягивал. Один не пропаду, прокормлю себя и дорогу найду, а ты можешь убираться прямо сейчас. Убирайся!
Лукс обхватил себя за плечи. Его шерсть стояла дыбом, как щетка.
– Я просто думал, что эта работа достойна раба, – сказал тоном ниже, будто пытаясь объясниться.
– Найди другую.
– Я не крестьянин, чтобы все это делать.
– Придет весна – узнаешь, что такое настоящая крестьянская работа.
– Не узнаю. И знать не хочу.
– А мои предки, – неожиданно для себя сказал Развияр, – выжигали лес большими делянками. Растаскивали горелые пни. Сеяли. Жали. Мой отец был обходчиком, он бегал вдоль межи на ходулях и отгонял в лес вредителей… Иногда они грызли ему ходули… Но он насаживал их на копье…
– Значит, он был тот же воин, – Лукс поднял голову. – Он рисковал, обращался с оружием, прогонял врага. А не гнул спину, отдраивая вонючее корыто.
Развияр не слышал его. Картины далекого прошлого никогда не посещали его с такой яркостью и полнотой, как это случилось впервые на борту «Чешуи». Но сейчас, когда он заговорил об отце, все вернулось до мельчайшей подробности: дом. Порог в две каменных ступеньки, сени без потолка – из них видна двускатная соломенная крыша высоко над головой. Две незапертые двери – в отцову половину и в дядькину. В доме все деревянное, светлое и желтоватое, бежевое, темное, светлое, отшлифованное тканью и прикосновениями, как теплая рама колыбели: спи…
– Подожди, – сказал, преодолевая наваждение. – Еще немного. Дождемся весны в тепле.
* * *
Дождаться весны в тепле им не удалось. Был ясный зимний день, Лукс, в одной легкой куртке, несся по полю, мелкий снег разлетался из-под широких лап и сверкал на солнце. На спине у зверуина, ухватившись за его широкие плечи, сидела белокурая Эль, и от восторга хохотала и визжала так, что услышал отец-трактирщик.
Через полчаса трактирщик, красный и задыхающийся, ввалился в кухню, где Развияр скоблил скребком чугунные котлы.
– Убирайтесь. Оба! Сию минуту, вон!
Развияр успокаивал его, как мог. Снова визжала Эль – на этот раз оттого, что отец таскал ее за косы. Вмешался Лукс, одного небрежного взмаха лапы хватило, чтобы трактирщик отлетел к стене, ударился затылком и захрипел. Эль кинулась к отцу, в голос проклиная зверуина; Развияр понял, что среди зимы приходится уходить куда глаза глядят, а семейного счастья у Лукса как не было, так и не предвидится.
И они ушли – заканчивался короткий день, налетал ветер, Лукс брел, низко опустив голову. Развияр молча вскарабкался ему на спину и изо всех сил саданул ногами под бока. Лукс резко вздохнул, подпрыгнул так, что Развияр чуть не свалился, и кинулся бежать по дороге, а потом и по полю, не разбирая колдобин и ям. Он несся широченными прыжками, всаднику рвал лицо ветер, через две минуты Развияр уже ничего не видел от слез. Лукс гнал, вымещая в этой скачке весь свой счет к несправедливому миру, и Развияр всерьез начал опасаться, что он сломает ногу, споткнувшись о прикрытую снегом ветку, или просто налетит на дерево, размозжив разом две головы, свою и наездника.