Сьюзен упаковала вещи за десять минут. Верити поблагодарила горничную, дала ей несколько монет, оставшихся от пятнадцати фунтов Хоксуэлла, и отпустила. Потом сложила в чемоданчик свои щетки для волос, туалетную воду и две расчески. Дверь отворилась, и вошел Хоксуэлл.
— Я готова, — сказала Верити.
Он внимательно посмотрел сначала на чемоданчик, потом на нее.
— Вы чувствуете себя несчастной.
— Я думала, мы останемся здесь дольше. Я считала…
Она взяла шляпку и подошла к зеркалу.
— Вы рассчитывали, что у вас будет больше времени на то, чтобы убедить меня, — сказал он.
— Мне кажется, вы должны дать мне несколько дней в Суррее взамен тех, что я лишилась здесь.
— Не имеет значения, будет ли это один день или тридцать, Верити. Я больше не хочу вас отпускать.
Больше не хочет. Сердце сжалось. Его изменили поцелуи на той лужайке. Он намерен сохранить брак из-за какого-то мимолетного желания и короткого удовольствия.
Верити с трудом сдерживала слезы.
Ее положение будет теперь намного тяжелее. Она рассчитывала вернуться домой после того, как мир узнает, что она жива. Хотела употребить месяц, во время которого будет решаться вопрос об аннулировании ее брака, на то, чтобы разобраться с наследством отца, узнать о судьбе Майкла и позаботиться о благополучии Кэти.
— Простите мои эмоции, — произнесла она, вытирая слезы. — Теперь я вижу, что живу среди чужих людей, у которых нет причин отнестись ко мне по-доброму.
— Вас слишком страшит будущее. Оно будет совсем не таким, каким вы его себе представляете.
— Неужели вы настолько либеральны, лорд Хоксуэлл, что разрешите мне съездить домой, чтобы повидаться с людьми, которых я знаю и люблю?
— Не вижу причины отказывать вам в этом.
— И как часто вы будете меня отпускать?
— Как только мне будет удобно отвозить вас к ним.
— Почему мне кажется, что вам не часто будет удобно?
Он не рассердился — наоборот, смотрел на нее с сочувствием.
— Потому что вы чувствуете себя обязанной думать обо мне плохо. В противном случае вы никогда не сможете лгать самой себе.
Это заявление застало ее врасплох. Обернувшись, она взглянула на него.
— Я не лгу самой себе.
— Вы лгали себе эти два дня. Вы говорили себе, что можете убедить меня в том, что хотите избавиться от меня. Вы говорили себе, что если примете наш союз, то это будет означать, что ваш кузен победил, а вы проиграли.
— Я, возможно, все еще сержусь на моего кузена, но мои обязательства перед ним и его власть надо мной кончились, что бы ни случилось, так что мой гнев не имеет никакого значения.
— В таком случае я должен предположить, что ваш гнев направлен против меня как соучастника плана Бертрама. Вы хотите, чтобы мне тоже не досталась победа.