Она напряглась. Было что-то коварное в том, как такое легкое прикосновение может вызывать такой трепет и быть настолько приятным, что ни о чем другом уже невозможно было думать.
Кроме него, конечно. Одна его близость уже была шокирующе интимна, и она реагировала на нее так, словно у нее не было выбора. Ее даже передернуло.
Непреодолимое желание внезапно подавило все разумные причины, по которым она вообще не должна была позволять ему прикасаться к ней.
Ей все же удалось отступить — подальше от него и его прикосновений. Страх на время взял верх.
Но он последовал за ней — шаг за шагом. Он не угрожал ей, а просто был так близко, что его мужская сила завораживала ее.
За спиной оказалась каменная ограда террасы, и отступать стало некуда.
Она положила ладонь ему на грудь, но не для того, чтобы прикоснуться к нему, а чтобы удержать его на расстоянии. Она надеялась, что он поймет это именно так.
Ей показалось, что он улыбается. Он накрыл своей ладонью ее руку и еще крепче прижал ее, так что она почувствовала тепло его тела и то, как бьется его сердце.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал сначала тыльную сторону, а потом — ладонь. Поцелуи были легкие, но пылкие, таившие в себе опасность, уверенные в своей способности волновать кровь.
Он был уже совсем близко, хотя их тела пока не соприкасались. Но в его глазах она прочла страсть и нетерпение и поняла, что сегодня ночью ей придется навсегда распрощаться с надеждами на свободу.
Она попыталась вызвать в памяти воспоминания о Майкле, чтобы использовать свою вину за его судьбу в качестве щита. Но лицо Майкла было просто призраком, а его поцелуи — обычной детской шалостью. Попытки найти какое-либо другое убежище, чтобы остановить Хоксуэлла словами или действиями, не увенчались успехом. Он продолжал ее целовать до тех пор, пока у нее не пошла кругом голова и из нее не вылетели все ее так хорошо обдуманные планы.
Эти поцелуи были предназначены для того, чтобы затуманить, заманить в ловушку, ошеломить. Их нельзя было избежать. Ей оставалось лишь подчиниться натиску его губ — сначала довольно нежному, потом более настойчивому и, наконец, такому страстному, что ей стало почти невозможно дышать.
— Слуги, — только и смогла выдохнуть она, когда поцелуи вдруг прервались.
— Все давно разошлись по своим комнатам. Они хорошенько подумают, прежде чем попасться мне на глаза или подслушивать.
Он опять поцеловал ее, да так нежно, что она подумала, что неправильно истолковала его намерения. Однако он обнял ее, и сомнения рассеялись.
— Я не хочу… — пролепетала она, но он провел рукой по ее груди, и протест оказался невысказанным.