Принцесса специй (Дивакаруни) - страница 21
? Порошок из манго с корнем имбиря? Чун, жгучий белый лайм, завернутый в листья бетеля? Ни то, ни другое. Ни одна не кажется подходящей. Может быть, дело во мне, в смущении моей души? В том, что я, Тило, не могу перестать думать об этих глазах, темных, как тропическая ночь, таких глубоких, как будто в них таится опасность. И почему я так упорно называю его одиноким? Может статься, уже сейчас, пока я тут в досаде вышагиваю вдоль полок с чечевицей, нервно шарю руками по локоть в ящике с ражма [62], чувствуя кожей перекатывание прохладных красных стручков, - он поворачивает ключ. Дверь распахивается, и женщина с волосами как золотистый туман поднимается с дивана навстречу ему с распростертыми... Нет. Это не так. Я не могу позволить себе так думать. Он заходит, зажигает свет, щелкает по кнопке, и звуки сарода [63] заполняют пустое пространство комнаты. Он откидывается на подушках из Джайпури [64] - да, ведь ой любит все индийское - и думает обо всем том, что видел сегодня, о магазинчике, в котором собраны запахи всего мира, о женщине, чьи нестарые глаза притягательны, как... Пустое мечтание. Глупая опасная надежда. - Когда в ваши мысли начинают вплетаться ваши собственные мечты, - поучала Мудрейшая, - истинное видение начинает оставлять вас. Вас обуревает замешательство, и специи перестают повиноваться. Остановись, Тило, пока еще не слишком поздно. Я принуждаю свое сознание освободиться. Я должна полностью довериться рукам, моим рукам с поющими косточками, чтобы понять, что нужно Одинокому Американцу. Магазин по-прежнему не заперт, кристально светящийся пузырек под пятой накрывшей все вокруг ночи. В дверном проеме серая масса роящихся мошек. Но я теперь вообще не могу подойти к двери. Я иду во внутреннюю комнату и закрываю глаза. В темноте мои руки фосфоресцируют, как маяк. Я прощупываю пальцами пыльные полки. Мои сияющие пальцы, коралловые пальцы, вы ведь скажете мне, что делать. В спальне Одинокий Американец скидывает туфли, снимает шелковое покрывало с постели. Он сбрасывает с себя рубашку, и она свободно падает на пол. Свет играет на его плечах, на его спине, на упругих, мускулистых холмиках его ягодиц, когда он освобождается от брюк и стоит, прямой, гибкий, словно вылитый из слоновой кости. Сейчас он повернется - и... Сладкий жар вдруг заполняет мой рот. Ни в одной из своих предыдущих жизней - предсказательницы, королевы пиратов и ученицы на острове специй - я не видела обнаженного мужчину, да и не желала увидеть, мои руки вздрогнули и замерли. Не сейчас, руки, только не сейчас. Дайте мне еще мгновение подумать. Они неподвижные, застывшие. Как будто и не мои, державшие что-то жесткое, шероховатое - это некая глыба, она пульсирует, и ее резкий запах прорывается сквозь закрытые веки. Образы рассыпаются пылью в сознании и исчезают. Вздохнув, я неохотно открываю глаза. В руке крупный кусок асафетиды. В соседней комнате треск, как будто что-то сломалось. Или это просто ночь стучится в оконные стекла. Огненно-твердый осколок Марса, ведущий владельца к победе и славе, вдали от соблазнов Венеры. Гибельная желтая асафетида вымывает всю мягкость, оставляя одну неприкрытую мужественность - мускул и кость. Порыв ветра доносит запах мокрых пальто. Пол - как плавучая льдина под моими неверно ступающими ногами. Я заставляю себя подойти к двери. В моих руках засов кажется неимоверно тяжелым. Я едва его передвигаю. Приходится приложить все усилия, чтобы дрожащими руками втолкнуть его на место, до того как окончательно стемнеет. Асафетида, хинг, противоядие от любви. Я обессиленно прислоняюсь к двери, я прекрасно знаю, что должна делать и что не должна, Повелительница Специй, но также и их служанка. Я чувствую, как они глядят на меня, словно затаив дыхание. Даже воздух упруг, как сталь. Когда я снова обретаю способность двигаться, я направляюсь к ящику с изделиями ручной работы. Я вынимаю расписанные вручную шарфы, двусторонние чехлы для диванных подушек, латунные ножи для разрезания бумаги и терракотовые статуэтки богинь, бросая их на пол все в одну кучу, пока не нахожу то, что мне нужно, - маленькую гладкую коробочку черного дерева, выложенную внутри бархатом, черным, как крылья дрозда. Я открываю ее, кладу туда асафетиду и аккуратным наклонным почерком, как учила нас Мудрейшая на острове, вывожу: для Одинокого Американца. Вокруг меня поднимается приглушенный гул облегчения. Ласковое дуновение касается щек, легкий выдох одобрения, влажный туман. Или, может быть, это слезы - У той, что никогда не плакала прежде? Я отрешаюсь от магазина, от миллиона крошечных ярких глаз, которыми глядят на меня специи отовсюду. От этих стальных точечек, смотреть на которые для меня - как идти по гвоздям. Впервые с тех пор, как я стала Принцессой, я отгородила от них свои сокровенные мысли. Не знаю, подействует ли моя хитрость. Но похоже, что да. Или специи притворяются? Я засовываю коробочку в самый дальний угол полки под кассовым аппаратом, чтобы она там ждала во тьме, когда он придет. Я ложусь. Вокруг меня специи притихли, прилаживаясь к ритмам ночи. Их крылья, любовно распростертые надо мной, тяжелы, как вытканное семикаратным золотом бенараси