и приехал на беду в эту Америку, - поделился он со мной однажды. - Раму, стервец, еще подначивал меня все время: давай, мол, поехали все вместе, что ты будешь стареть вдали от своей плоти и крови, от своей внучки. Но я тебе скажу, лучше уж, чтоб вообще не было внучки, чем такая, как Гита. - Могу тебя понять, дада, - отвечаю я, чтобы его успокоить. - Но, с другой стороны, твоя Гита такая славная девочка, милая и приветливая, так что, мне кажется, где-то ты ошибаешься. Она много раз была у меня в магазине и каждый раз обязательно брала мои горячие пикули манго и очень вежливо всегда их хвалила. И она такая умная, закончила колледж с одними пятерками - кажется, мне ее мама рассказывала об этом, - а сейчас работает в какой-то крупной инженерной компании. Узорчатой тросточкой красного дерева он отмахивается от моих комплиментов в ее адрес. - Может, это и нормально для здешних женщин, но, ты сама посуди, если молодая девушка работает в офисе допоздна с мужчинами и является домой, когда давно уж стемнело, и иногда даже в их машине. Позор - там, в Джаншедпуре, давно плевали бы нам в лицо. И кто бы тогда взял ее в жены? Но когда я сетую на это, Раму только твердит: отец, не волнуйся, они только друзья. Моя девочка знает, что к чему, и не позволит чужестранцам заморочить себе голову. - Но дада, послушай, ведь это Америка, да и в Индии женщины сейчас уже работают, даже в Джаншедпуре. - Ну вот, ты сейчас говоришь, как Раму и его жена, это она, Шила, воспитала свою дочь такой избалованной, даже никогда не шлепала, и вот, видишь, что вышло - Да ну и что, что Америка, мы-то ведь остаемся бенгальцами, разве нет? А мальчишки и девчонки, как ни крути, - все одно что масло и зажженная спичка: приблизь одно к другому - и вспыхнет рано или поздно. Даю ему бутылочку масла брахми
[79] для успокоения нервов. - Дада, - говорю я, - ты и я - мы с тобой стары, для нас настало время молитв, молодые сами разберутся, как построить свою жизнь. И каждую неделю дедушка Гиты приходит, полный негодования от новых событий. - Что ты будешь с ней делать, в воскресенье она обрезала свои волосы так коротко, что даже видна шея. Я ей толкую: Гита, что ты творишь, волосы - выражение твоей женской сути. И что, ты думаешь, она мне ответила? Я читаю ответ в морщинах на его лице. Но в знак поддержки спрашиваю, что же она сказала. - Она хохочет, а сама откидывает с лица все эти беспорядочные лохмы и говорит: «О, дедушка, мне захотелось выглядеть по-новому». Или: - Эта Гита, сколько разной краски она накладывает себе на лицо. Уф, в мои времена только англичанки и проститутки такое себе позволяли. Приличная индийская девушка не стыдится лица, которым наделило ее Небо. Ты не можешь даже себе представить, сколько всего она с собой берет даже на работу. У него такой возмущенный тон, что меня тянет улыбнуться. Но я только говорю: - Может быть, вы преувеличиваете. Может быть... Он прерывает меня, победно воздевая руку. - Преувеличиваю, говоришь ты. Ха! Своими собственными глазами я видел все это в ее сумочке: тушь, румяна, тональный крем, тени для глаз и вся эта дребедень, не знаю, как она там называется, и помада - такая бесстыже яркая, так что все мужчины пялятся на ее губы. Или: - Диди, ты только послушай, что она учинила на прошлой неделе. Купила себе собственную машину! Это же тысячи - тысячи долларов, немереное количество денег, и такой пронзительно-голубой цвет, что режет глаз. Я говорю: Раму, что за ерунда, она ездила на твоей старой - и ничего, а эти деньги нужно было сохранить ей в приданое. Но этот дурак, слепец, только улыбается, говорит: это ее собственные деньги, которые она сама заработала, и, кроме того, для моей Гиты мы найдем симпатичного индийского юношу, которому не нужно никакого приданого. - Гита, - тихо зову я, когда он уходит, - Гита, чье имя значит сладкозвучная песня, сохраняй свое терпение, свое чувство юмора, свой вкус к жизни. Я воскурю для тебя цветок шампак