Было очень кстати, что дневальные с порожними чанами для еды уже направлялись на кухню. А от Рунки прятаться было незачем.
— Хочу взглянуть разок, как у вас заправлены постели, — сказал Кремер. — Пойдем со мной в спальное помещение, Герберт.
Это был предлог. В случае неожиданного появления блокфюрера готово было объяснение, зачем Кремер пришел в барак. Придя в спальное помещение, Кремер очень коротко объяснил Бохову, что произошло, и передал ему копию списка. Бохов молча прочел список.
— Кто-нибудь из ваших попал сюда? — спросил Кремер.
Бохов покачал головой.
— Ни один.
— Это хорошо, — заметил успокоенный Кремер.
Они медленно прошли в конец спального помещения. Кремер осматривал нары.
— Как же быть? Этих людей хотят расстрелять, дело ясное.
Кремер поправил одно из одеял. Бохов тяжело вздохнул. К цепи опасностей добавилось новое звено. Откуда подул ветер? Кто донес на эти сорок шесть человек? Клуттиг? Рейнебот? Цвейлинг?
А может быть, доносчик из вещевой камеры?
— Как же быть? Скажи же! — настаивал Кремер.
Они остановились.
— Да, как быть? — вздохнул Бохов. Клочок бумаги, который он держал в руках, требовал таких решений, каких, возможно, никому еще не приходилось принимать за все годы заключения. И осуществить эти решения придется за короткий срок, в течение нескольких часов. Завтра утром будет уже поздно. Прежде всего надо переговорить с товарищами из ИЛКа. Но как дать им знать? ИЛК должен собраться немедленно. Но где? В яме под бараком нельзя — туда можно проникнуть лишь под покровом темноты.
Бохов потер лоб. Ему было мучительно трудно думать.
— Я должен поговорить с товарищами — сейчас, немедленно! — сказал он. — Придется использовать воздушную тревогу, это единственная возможность.
Каждый раз около полудня — не раньше и не позже — звенья американских бомбардировщиков пролетали над лагерем, направляясь в Тюрингию, Саксонию и Бранденбург. Это продолжалось уже несколько недель. Они проносились над лагерем с такой точностью, что по ним можно было бы проверять часы. При солнечном свете эскадрильи сверкали высоко в небе, подобно стаям птиц, и только их глухое гудение предупреждало о том, что они опасны. В лагере каждый день объявляли воздушную тревогу. Рабочие команды привыкли быть наготове, чтобы спешно вернуться в лагерь, и не кончала еще выть сирена, как они уже мчались по апельплацу. Несколько минут спустя лагерь был как метлой подметен. Только на вышках стояли часовые, всматриваясь в небо. Иногда лишь несколько часов спустя сирена возвещала своим воем отбой. Тогда лагерь вновь оживал.