Но Кремер, видя, что Бохов молчит, бесцеремонно и гневно продолжал:
— Его унес кто-то из вас, кто-то из ИЛКа! Кто?
Кремер становился все более нетерпелив.
— Найди его! — настаивал он. — Если товарищи будут возвращаться из своих нор, малыш тоже не должен больше… Кто знает, где он ютится?
Бохов вздохнул.
— Ты прав, Вальтер, — сказал он. — Отчего ему не двинуться с нами вперед или… Ты прав, Вальтер. Я постараюсь выяснить, куда его сунули.
Кремер медленно встал, он смягчился и стал миролюбивее.
Приказ о подготовке эшелона тяжело обрушился на многие блоки. Старосты принесли этот приказ из канцелярии, куда их вызывал Кремер.
— Мы должны быть готовы к завтрашнему дню, товарищи!.
Десять тысяч человек! Это означало, что уйдут целые блоки!
Все туже затягивалась петля, все более грозным и неотвратимым становился последний участок пути.
Парализованные этим приказом, заключенные затихли, однако вскоре засуетились и заметались вновь.
— Мы не пойдем! Уж если умирать, так здесь, в лагере!
Многим старостам приходилось произносить горькие слова, от которых у них самих сжималось сердце.
— Хорошенько подумайте, товарищи! Если в бараки придут эсэсовцы, они не станут разговаривать с вами. Я не могу призывать вас остаться, потому что я не хочу быть повинным в вашей смерти.
Меж тем повсюду в лагере шли тайные совещания. Связные аппарата передавали инструкции руководителям групп Сопротивления:
— Пусть от каждой группы часть товарищей отправляется с эшелоном — добровольно! Поговорите с людьми. Им выдадут холодное оружие. В пути они попытаются разделаться с конвоем и освободят колонну.
Это указание шло от Бохова и Богорского: у них не было времени созывать ИЛК. Предводители вызывали членов своих групп поодиночке на короткую прогулку между бараками или уединялись с ними в уголке спального помещения.
— Хочешь отправиться?
Молчание, сжатые губы, мысли, тенью скользнувшие вдаль, туда, где жена, дети, мать… или девушка… наконец — кивок или покачивание головой. Некоторые сразу давали решительный ответ — для них не существовало той дали, куда можно было бы устремиться мыслью:
— Конечно, я пойду.
И они добровольно шли на смерть.
Когда Бохов и Богорский после краткого разговора собирались уже разойтись, Бохов удержал друга.
— Скажи мне правду, Леонид, это ты унес ребенка? Скажи правду!
— Почему ты спрашиваешь? Я сказал тебе правду и говорю еще раз: я не уносил ребенка.
— Это мог быть только один из нас.
Богорский кивнул.
— А ты знаешь, где ребенок находится?
Богорский отрицательно покачал головой.
Бохов вздохнул. Он не верил Богорскому.