— Конечно, но пятьдесят лет моей жизни я платил налоги немецкому государству, работал в Германии и чтил немецкий народ, веря, что являюсь его частью. — Он поднял правую руку. Это был протез, одетый в темно-коричневую кожаную перчатку. — Это 1916 год, Верден, — сказал он.
— И что ты делаешь теперь здесь, еврей? — бросил Шварц.
Вайсфиш пожал плечами.
— Как был я дураком всю жизнь, лейтенант, так я им и остался. Я полагал, что все изменится, что вся ненависть против евреев прекратится после того, как Германия восстановит то, что она потеряла в Версале. Неделю назад, после того как ко мне пришли, чтобы забрать мою жену — согласно вашей странной классификации человечества, она была названа «полной еврейкой», — я решил пересечь бельгийскую границу. — Он улыбнулся, взгляд на его лице выдавал смесь печали и презрения к себе. — Как вы можете видеть, я сделал это слишком поздно. — Внезапно он прервался и с любопытством посмотрел на него. — А я не мог видеть вас раньше? — спросил он.
— Меня? Откуда, черт возьми, такой еврей, как ты, может знать меня? — закричал Шварц. — Ты, должно быть, сумасшедший! — Но, поскольку маленький еврей уставился на него без какого-либо очевидного страха, в нем возникло и начало разрастаться ужасное ощущение того, что Вайсфиш догадался, какой национальности он сам. — Ты что, не видишь руны на моем воротнике? — почти в отчаянии выкрикнул Шварц. — Что у меня общего с такой расовой грязью, как ты?
— Простите меня, лейтенант, — упорствовал еврей. — Но ваше лицо. Глаза…
— Заткнись! — закричал Шварц.
Но маленький еврей не мог перестать говорить. С почти мазохистской страстью он вернулся к интересующему его предмету.
— За последние семь лет, лейтенант, я имел достаточно возможностей изучить ваши национал-социалистические расовые теории, и вы знаете, я-таки думаю, что в них что-то есть. Еще в ту Великую войну мы постоянно смеялись над «польскими носами» рекрутов из Западной Пруссии, а новичков из Рейнланда всегда называли «французскими мордами». Их лица походили на жирный пудинг с носом-морковью, всунутым посередине. Ваше же лицо, лейтенант, воплотило в себе все без исключения типичные черты еврея из Центральной Европы… — Человечек внезапно замолк, поскольку Шварц вцепился ему в горло. Лицо лейтенанта побелело от ненависти, а зубы ощерились в нечеловеческой гримасе, как у пойманного в ловушку животного.
— Как ты смеешь, ты, еврей, еврей, — он хрипло дышал, потрясенный, не в состоянии сформулировать необходимое предложение, не в состоянии отвергнуть чудовищное обвинение. Вместо всего этого он изо всех сил впечатал его в стену.