Шульце приложил к ране на плече фон Доденбурга новый тампон и увидел, как он вновь начал пропитываться кровью. Это был третий тампон, сделанный им из запасных трусов, которые он таскал в подсумке с противогазом и несколькими синими упаковками презервативов «Вулкан» («Гарантируем, что они выдержат самое сильное извержение», — написали на них изготовители). «Я таскаю все это с собой на всякий случай, господин офицер, — как-то объяснил он фон Доденбургу. — Если у тебя есть с собой чистое белье и хотя бы один parisien[43], ты всегда готов к любой боевой ситуации».
— Полагаю, теперь кровотечение должно прекратиться, господин офицер, — произнес он, обращаясь к оберштурмфюреру.
— Спасибо, Шульце. Думаю, ты прав.
К ним пробился Стервятник. Его лицо было все еще багровым от противогаза, а на переносице его чудовищного носа ярко выделялась черная полоса, что делало его еще более похожим на настоящего стервятника.
— Как дела, фон Доденбург? — спросил он. Больше всего его, очевидно, беспокоило то обстоятельство, что самый полезный офицер мог оказаться неспособным принять участие в последней стадии операции.
— В целом ничего, — проронил фон Доденбург. — Кровотечение начинает останавливаться.
— Отлично. — Стервятник жестом показал, что Шульце может быть свободен.
Шульце с гримасой боли поднялся на ноги и оставил офицеров вдвоем.
Промозглый сырой сквозняк коридора заставлял Стервятника непрерывно дрожать — на нем по-прежнему не было кителя, который он сорвал с себя во время предыдущей атаки. Неожиданно фон Доденбург отметил, насколько тонкие у него руки. Гейер был похож на недокормленного ребенка. Но, несмотря на рану на голове и хилое тело, он не выказывал никаких признаков усталости. Почти сразу Стервятник начал излагать свой план относительно заключительной стадии операции. Фон Доденбург с трудом слушал его, потому что его голова, казалось, была готова лопнуть в любой момент.
* * *
Мясник присел на корточки в самом темном углу коридора и несчастными глазами пристально посмотрел на этих двух офицеров. Вскоре они должны были решить его судьбу, если только ему удастся выбраться из этой передряги. Пару раз он сморгнул набежавшие на глаза слезы жалости к себе.
«Ну почему у меня такая несчастная судьба? — подумал он. — Обучил им целую роту, был ранен в бою, а теперь они хотят выкинуть меня на свалку или еще того хуже».
Он обнюхал сброшенный на пол мундир Стервятника в поисках его прекрасных дорогих сигар, а затем обыскал руками, надеясь наткнуться хотя бы на одну.
Ни одной сигары в мундире Стервятника не оказалось, однако рука Метцгера наткнулась на что-то другое — на фотографию, которую командир роты носил с собой уже явно долгое время. Ее края обтрепались, как будто он таскал ее в бумажнике или в удостоверении личности. Он медленно и без особого любопытства вытащил и перевернул ее.