Боже, что тут произошло!
Мгновенно на крыльце оказались все четыре немца с винтовками наперевес и в полном боевом снаряжении, как будто они в нем и спали. Увидев знакомого юношу с полудетским ружьем в руке, несколько успокоились и стали спрашивать — в чем дело?
Приятель не то что растерялся, но все-таки, чувствуя себя и глупо, и неловко, при всем старании никак не мог найти во всем преподанном ему гимназическим немцем Карлом Ивановичем словаре никакого хорька и заменил его эквивалентной лисицей. Вышло нечто вроде: «Фукс эссен хане!»
На слушателей это произвело впечатление не меньшее, чем рассветный выстрел под их окном. Они схватились за головы (вернее, как пишет по другому поводу А. Толстой: «Головы их пошли кругом…»)
«В самом центре города «фукс»! О, майн Готт, что за страна!» И даже когда они снова расположились по своим нарам, то сверху, то снизу слышалось: «Фукс!! О, майн Готт!»
…А в общем, по сравнению с теми представителями «высшей расы» — коричневыми большевиками, с которыми пришлось встретиться потом, через два десятка с лишним лет — это были скорее добродушные сентиментальные бюргеры, не столько думавшие о войне или о Западном фронте, от которого Бог их спас, сколько о том, чтобы как можно больше продуктовых посылок отправить жене в голодающий фатерланд.
Но Украина тогда еще была богата, и опять же, они за все платили.
«Широка страна моя родная», и вот именно поэтому не вполне соответствуют истине знаменитые строчки Маяковского о всей России, скрученной революцией в один вихревой столб.
Так было в столицах, в больших городах, промышленных центрах, но в некоторых захолустьях и местах отдаленных (например, в Маньчжурии, где дореволюционный быт дожил до Второй Мировой) мало что по существу изменилось.
То же (хоть и не до Второй Мировой) было в нашем маленьком городке на оккупированной немцами Гетманской Украине, откуда до столицы, Киева, считалось пять часов езды поездом, и первая железнодорожная станция находилась в двенадцати километрах.
Даже гражданский клуб продолжал существовать в прежнем виде, и в нем по вечерам собирались те же преферансисты, только бывший исправник, Иов Матвеевич, был в штатском и в игре стал более рассеянным и менее вспыльчивым.
Все знали, что Гетман — это только исторический антракт, но старались не думать об этом. И опять же — кто верил тогда в долговечность большевиков? Даже они сами, по свидетельству весьма плохо кончившего Льва Давыдовича, все время «держались за дверь», чтобы в случае, если придется уходить, — как можно крепче прихлопнуть ею пальцы входящего.