Она посмотрела вниз. Это была кровь.
Мэдэдх взвизгнул.
И Люси сорвалась.
Гнев затопил ее нутро, наполнил грудь, хлынул по дрожащим ногам, возвращая им твердость. Она чувствовала, как это клубилось, извивалось и поднималось внутри нее: вездесущие, коварные волны ярости, рокочущие в ее теле, в мозгу, слишком многочисленные, чтобы их контролировать, слишком огромные, чтобы их сдержать. Боль пронзила ее мозг так, что искры из глаз посыпались. Вскинув пустые руки, она закричала: — Хватит!
Слово вылетело из нее, словно молния, и ударило в рычащий, извивающийся узел сцепившихся Мэдэдха и волка. Она услышала крик боли или изумления от Йестина, чувствуя запах паленой плоти и горящей шерсти, в ужасе наблюдая, как оба животных дернулись и рухнули на землю.
О, Боже. О, Боже. Руки безвольно упали. Дыхание было рваным. Что она наделала?
Гончая поднялась на все четыре лапы, пошатываясь и истекая кровью. Волк остался неподвижно лежать на земле.
Йестин резко вдохнул позади нее.
Она повернулась.
Мальчик пошатывался над осевшей тушей первого волка. Под копной рыжевато-коричневых волос его лицо отсвечивало нездоровой белизной. Кровь вытекала из рваной раны на руке, в которой бесполезно болтался нож.
Пока она смотрела, он слабо ухмыльнулся и перехватил окровавленное лезвие другой рукой.
— Двое готовы, — сказал он.
Люси сглотнула и кивнула, стараясь удержать содержимое своего желудка.
Из-за скал появлялись новые тени. Больше подкрадывающихся, окружающих Люси и Йестина волков. Ждущих своего часа.
Длинная черная тень от сторожевой башни ползла по булыжникам, отмеряя время как гигантские солнечные часы.
Раздражение, сгущаясь, распространялось по венам Конна. Он не хотел слушать Гриффа, находясь здесь — в тени внутреннего двора.
Образ Люси пылал в его мозгу, как тогда — в его видениях, высокое настороженное тело и худое, сдержанное лицо, волосы цвета спелой пшеницы. Ее образ отпечатался в его мозгу — Люси, просыпающаяся и спящая, обнаженная и раскрепощенная. С ним. Под ним.
Он был одержим Люси, пленен этой смертной женщиной, как его отец — морем.
Сравнение вынудило его стиснуть зубы. Он не был Ллиром, чтобы сбросить с себя обязанности, подобно одежде.
И если бы он не был так явно поглощен своими мыслями этим утром — одержим, опьянен — возможно, Грифф не докладывал бы ему о хранителях, сговаривающихся по углам.
— Ты думаешь, Морган стал бы за моей спиной вести переговоры с Адом?
Темные глаза Гриффа были мрачны.
— Я не знаю, зашел бы он так далеко. Должно быть обещание, данное Вашему отцу, все еще сдерживает его.