Люси свернулась калачиком, задыхающаяся, вспотевшая, оглушенная внезапной тишиной.
Свет расцвел, мягкий и тусклый, как на болоте, освещая жесткий подбородок, длинный нос и сардонический изгиб рта.
Конн.
На щеке у него был длинный порез, черный в голубоватом свете. Кровь он не стер. По какой-то причине, отсутствие этого простого человеческого жеста испугало ее.
Она дрожала в ожидании, что он обнимет ее, скажет что-нибудь, сделает что-нибудь, восстановит ее мир и ее веру.
Он взглянул на Люси, затем обвел взглядом каюту. Вскинул брови.
— Это проявилось бы, — сказал он, — не смотря ни на что, ты дочь своей матери.
Люси прижала колени к груди и крепко их обняла, изо всех сил стараясь не потерять самообладание. Снова. Она переживала дни и похуже этого. Но теперь…
Лицо Конна было непроницаемым, глаза едва видны в нечетком, тусклом свете.
Она занималась с ним сексом. Незащищенный секс с незнакомцем. Как бестолковый новичок, который отключился в пабе и проснулся в чужой кровати совершенно без понятия, как он там оказался.
Люси съежилась. Она не могла поверить, что сделала это. Она не могла поверить…
Вещи проносились, сталкивались, разбивались в темноте.
Она, должно быть, сошла с ума.
Такие вещи с ней не происходили. Такие вещи просто не происходили.
Комната качалась на волнах.
— Что… Где мы? — спросила она. Всплыли туманные воспоминания о том, как ее несли, поднимали… кормили? — Я была больна?
Но никто никогда не кормил ее, когда она болела.
Конн наклонился — она сумела не вздрогнуть при этом — и начал выискивать что-то на полу. Люси перевела взгляд на свет разбитого фонаря, когда он поставил его на стол.
— Ты скоро почувствуешь себя лучше, — сказал Конн, хотя это не было ответом на ее вопрос. — Сон сморил тебя сильнее, чем я ожидал. Но теперь, когда ты бодрствуешь, симптомы быстро сойдут на нет.
Значит, не больна, подумала она. Возможно, и не сумасшедшая.
Она вспомнила — или это был сон? — его сильная и теплая рука вокруг ее плеч, чашка перед ее губами.
— Ты давал мне суп.
Он накачал ее наркотиками? Возможно, у нее были галлюцинации. Это объяснило бы вещи, летающие по каюте, и ощущение чего-то, извивающегося внутри нее, ожидающего момента вырваться из ее груди как космический монстр из фильма «Чужие».
Ее передернуло.
Он кивнул.
— Тебе нужна была еда. Жидкая.
Комната все еще качалась. Ее живот скрутило. Нервы? Или морская болезнь?
— Как долго я была в отключке?
Конн не отвечал.
— Сколько времени? — настаивала она. Часы? Дни?
Что он сделал с ней? Для нее? Под покровом — каким-то мехом, тяжелым и теплым — она была практически голой.