В этот момент кто-то подбежал к окну, и лицо мистера Билдера от удивления вытянулось вдвое своей натуральной величины.
— Господи! — воскликнул он. — Не старый ли Берсикр вернулся домой?
Он подошел к двери и открыл ее. Это показалось мне совершенно лишним. Я всегда думал, что дикий зверь выглядит хорошо только тогда, когда между ним и нами находится какое-нибудь очень прочное препятствие; жизненный опыт скорее усилил, чем ослабил эту мысль. Но в конце концов во всем важнее всего привычка, так как Билдеру и его жене присутствие волка было так же безразлично, как для меня присутствие собаки.
Вся эта сцена была не что иное, как смесь комедии и драмы. Тот самый злой волк, который в течение целой половины дня парализовал весь Лондон и заставил всех детей дрожать от страха, стоял перед нами точно кающийся грешник, и его приняли и приласкали, точно лукавого блудного сына. Старый Билдер внимательно, с нежной заботливостью осмотрел его; когда он кончил осмотр, то сказал:
— Ну вот, так я и знал, что бедный зверек попадет в какую-нибудь историю; не говорил ли я этого все время? Посмотрите, вся его голова порезана и полна осколков стекла. Это безобразие, что людям позволяют осыпать стены оград осколками бутылок! Вот к чему это ведет! Пойди сюда, Берсикр.
Он взял волка, запер его в клетку, дав ему кусок мяса величиной с доброго теленка, и прекратил свой рассказ.
Я тоже прекращаю свое повествование. Вот единственные сведения, которые мне удалось получить о странном бегстве волка из Зоологического сада.
Дневник доктора Сьюарда
17 сентября.
После обеда я был занят уборкой книг, которые, благодаря тому, что я отвлекался посторонними делами и мне часто приходилось навещать Люси, пришли в ужасный беспорядок; вдруг моя дверь открылась, и в комнату ворвался мой пациент с лицом, совершенно искаженным от гнева и возбуждения. Я был поражен как громом, так как это небывалый случай, чтобы пациент по собственной воле приходил в комнату врача без сторожей. Он шел прямо на меня, не произнося ни слова. У него в руке был столовый нож; заметив, какой я подвергаюсь опасности, я старался стоять так, чтобы между нами все время был стол. Несмотря на это, он оказался более ловким и сильным, чем я ожидал, и довольно серьезно порезал мне руку. Но раньше, чем он успел ударить меня второй раз, я пришел в себя — и он уже барахтался на полу, лежа на спине. Из моей руки кровь текла ручьем, и на ковре образовалась маленькая лужица. Видя, что мой приятель не склонен повторять попытку, я занялся перевязкою руки, причем все время наблюдал за распростертой фигурой. Когда же прибежали служители и обратили на него внимание, от его занятия нам положительно стало дурно. Он лежал на животе и вылизывал, как собака, кровь, вытекшую из моей руки. Его легко усмирили, и он, к моему удивлению, совершенно спокойно пошел со служителями, повторяя при этом без конца: «Кровь — это жизнь, кровь — это жизнь»…