Сверху донеслось:
— Миша дома?
Голос сестры Нади:
— А он куда-то с ребятами ушел. В Дом красной молодежи, что ли...
— Да я оттуда, там его нет.
— Тогда не знаю.
Дверь захлопнулась. Друзей из-под лестницы точно ветром выдуло, забыли даже цигарки побросать.
Со второго этажа спускался белобрысый парень в шинели явно с чужого плеча и в чувяках на босу ногу.
— Ленька! — окликнул Михаил.
Парень едва не кубарем скатился вниз, заговорил торопливо, взахлеб:
— Ишачье! Где вы мотаетесь? Кафаров же спрашивал... Сегодня, говорит, списки... кого в ЧОН... Сформируют отряд, назначат командира... Может, и оружие выдадут...
Алибек сграбастал его за отвороты шинели:
— Брешешь! Что оружие — брешешь!
— Брешет собака на базаре... Идете?
— Идем... — Михаил затравленно оглядел товарищей. — Ребята, погодите, я другой пиджак надену.
Взбежал по лестнице, постучал в дверь. Скомканный пиджак держал под мышкой. Открыла опять сестра Надя — плотная круглолицая девушка семнадцати лет.
— А-а, ты... А тут тебя...
— Знаю, знаю... Мама дома?
— На базаре.
Это облегчало дело. Михаил проскользнул мимо сестры в гостиную, оттуда к себе в «темную» — небольшую, лишенную окон комнату. Сунул пиджак под подушку, на ощупь нашел очки-консервы. Без таких очков трудно было ходить по Баку во время норда — пыль забивала глаза. Тихонько выбрался в прихожую, снял с вешалки пиджак, с которым еще вчера, казалось, расстался навеки и, крикнув «запри!», был таков.
Ребята свернули на Цициановскую и прибавили шаг. Ветер теперь дул в спину, подгонял. На мостовой то в одном, то в другом месте внезапно вздымались, закручиваясь, пылевые смерчи и так же внезапно опадали. Панель была аккуратно разлинована отглаженными ветром песчаными валками — свеями. Песок хрустел под ногами. Немногие прохожие, двигавшиеся против ветра, напоминали бурлаков с известной картины Репина — шли, наклонившись вперед, будто волокли за собою непосильной тяжести груз.
Михаил сжимался под пронизывающим нордом, безуспешно стараясь запахнуть кургузый пиджачок, согреть под мышками красные руки, почти по локоть вылезавшие из рукавов. Мозжило нос. Он явно распухал, нарушая естественные пропорции лица.
Свернули на Коммунистическую и почти сразу же вышли на площадь Красной молодежи. С юга площадь ограничивала десятиметровая зубчатая стена Крепости. За нею теснились плосковерхие дома старого города, справа над стенами маячил минарет древнего дворца ширваншахов. Две круглые зубчатые башни, как часовые, стояли по обе стороны широкой арки ворот. Над воротами нависал мощный контрфорс, наводивший на мысль о неприступности стен. Когда-то от ворот начиналась дорога на Шемаху.