О готовящейся фашистами войне он знал куда больше, чем сообщала газета, и все же газетные строки порождали тревогу, нетерпеливое желание поскорее снова приступить к работе.
За границей у него не было этого чувства близкой угрозы, угрозы не ему лично, а целой стране. Французские газеты, за исключением «Юманите», умалчивали о военных приготовлениях Гитлера, убаюкивали народ.
...Поезд подходил к Москве. И тут Михаилу стало немножко не по себе. Вспомнилось: сосед Глеб Яковлевич Воскресенский кончал классическую гимназию и, следовательно, в объеме гимназического курса французский язык знает. Даже если Лора не проговорится насчет обстоятельств, которые привели ее в Советский Союз, Глеб Яковлевич, обуянный любопытством и страстью к детективным историям, способен придумать бог знает что... И пойдет слух.
Опять же Вера... Соседка, надо полагать, имеет виды на него. Уж очень откровенно тогда на вечеринке она погрустнела, узнав о его командировке. Конечно, он не давал повода... Однако в кино, в театры приглашал. Черт возьми, вот еще забота. Лора вообразит невесть что... У женщин это просто. Придется оправдываться. А в чем, собственно? И вообще — дурацкое положение...
Он подумал, что надо, пожалуй, сообщить о своих опасениях Диме Шустову, но за окном вагона уже проплывал перрон Курского вокзала.
Не успели они с Лорой покинуть купе, как все его опасения рассеял появившийся в дверях сотрудник ОГПУ в форме. Козырнув, предъявил документы.
— Имею приказ, товарищ Донцов, отвезти вас и вашу спутницу в гостиницу. Машина ждет на площади.
«Молодец Борода», — с теплым чувством подумал Михаил о Воронине.
Вечером того же дня Донцов докладывал Воронину о о результатах поездки. Прежде всего вручил капсулу. Просмотрев негативы, Воронин тотчас отправил их в фотолабораторию. Доклад длился несколько часов, и под конец Михаил едва различал Бороду сквозь дым, который он напустил своей трубкой.
— Роман, роман, настоящий роман с самокритикой, — выслушав доклад, сказал Вороний. Донцов уловил в его прищуре иронию. Дело в том, что, докладывая, Михаил по ходу дела определял и анализировал свои ошибки. — Вы меня совершенно обезоружили, Михаил Егорович, — продолжал, посмеиваясь, Борода, — Особенно тем, что удачно использовали совет насчет резерва — помните нашу шахматную партию? Что ж, несмотря на некоторый авантюризм, — будем его считать свойством натуры, подлежащим искоренению, — действовали вы хорошо. Завтра изложите все на бумаге, только без критических оценок — положитесь в этом на начальство, оно умнее. — Оба рассмеялись. Воронин опростал трубку в пепельницу, раздумчиво проговорил: — Вызывает беспокойство ваш старый знакомый Лаврухин. Неизвестно, как он повел себя.