Нестор накинул на клетку темную ткань.
— Это ночь. Спи, Птица.
Они вернулись к столу. Там разлили по-новой, и вновь стало шумно, как раньше. Марианна повернулась к Мише.
— Здесь в папке пять листов графики и две акварели.
— Прекрасно. Извините, что вам пришлось…
— Мне здесь нравится, Миша.
— Очень рад.
Художники говорили об искусстве. Это не было спором, все слишком давно знали друг друга, да и тема была привычно-глубинной, неисчерпаемой в вечном и сиюминутном сочетаниях, поэтому в ровные суждения то и дело вплескивались нервные возгласы людей, хлебнувших несладкой судьбы и принявших горького из стаканов.
— Ведь что происходит? — вопрошал облезлый, обрюзглый, похожий на молдаванина, человек, тыча сигаретой в пепельницу. — Или живопись больше никому не нужна? Раньше ко мне очередь стояла, музеи домогались, а сейчас?
— Общество сменилось, Валек, — отозвался Нестор. — Само по себе искусство мало что говорит большинству, и так было всегда, если только художник не служил властям или утробным вкусам. Вспомни, что ты писал в те незабвенные времена, когда музеи домогались? То-то. — Нестор усмехнулся и снова тряхнул головой, убирая падавшие пряди. Марианна не отводила от него глаз. — Художник давно перестал быть пророком, несущим новую веру. Поклонение святому искусству, провозглашенное ранними немцами, давным-давно схлынула, художник обязан искать новые грани истины, иначе грош цена этой мазне.
«Почему в Академии не слышно таких речей? — Марианна боялась упустить словечко. — Почему Нестор не преподает у нас?»
— Нестор прав, без государевой ласки, конечно, худо и нище, но здесь своя справедливость, — вступил Миша и рассудительно посмотрел поверх круглых очком. — Кем был художник двести-триста лет назад? Придворным живописцем, человеком низкого звания. Потом вознеслись, угождая «генеральной линии». А сейчас все вернулось, он снова ремесленник, бегает, ищет заказы. Святое искусство вершится в каморках. То же у артистов, даже у писателей. Поэт, правда, по-прежнему высоко летает, но где он, Поэт? Все растворено в бульоне средних способностей, и выделиться в нем даже гению стоит бесконечных усилий. На что обижаться-то?
Марианна переводила взгляд с одного на другого и соглашалась с каждым. Какие умные!
— Вам не скучно? — повернулся к ней седой пожилой человек, Иван Александрович. — Вы такая красивая, милая, у вас дивное выражение лица! Нестор, куда ты смотришь? У тебя за столом такая девушка, а ты все о сложном, да о трудном!
— Она же к Мише пришла… — улыбнулся тот.
Миша открыл было рот, но ответить не успел. Худой, костистый мужчина с узеньким ремешком на патлатой голове тяжело грохнул по столу кулаком.