Но Лиля не ответила на Оленькин посыл, и Дубов почувствовал к ней что-то вроде благодарности. Пожалуй, она ничего. Дамы защебетали о своем, а Дубов принялся за салат. Ему стало вкусно, и он забыл обо всем, а очнулся, когда уже заиграла музыка. Свет в зале пригасили, подиум напротив, осветился ярче. Дубову принесли жаркое, и он откинулся на спинку стула, налил водки, нацепил на вилку маринованный огурчик – приготовился смотреть. Оленька еще не успела сделать ему замечания – много, дескать, пьет, еще больше ест, за едой чавкает, зубочистки грызть нельзя! – как по «языку» зашагали «вешалки». Все они были поджарые, что гончие собаки, с впалыми боками и злющими глазами. И кто только придумал эту моду на суровые лица, стервозные взгляды, вампирские ухмылки? Неужели когда-то давно манекенщицы умели по-настоящему улыбаться?
– Ну как тебе? – шепнула Оленька.
Дубов, занятый размышлениями о моделях, на саму коллекцию как-то забыл взглянуть. Хотя ему в общем-то было безразлично, какое шмотье Оля потащит в свой магазин, он ведь давеча решил с ней расстаться! Все же, отделавшись неопределенным мычанием, взглянул попристальнее. Что ж, занятные вещи делает эта Лиля. И они непременно должны были понравиться Оле, – насколько Дубов мог судить, в коллекции тоже присутствовал египетский мотив, и накрашены-начесаны модели соответственно. Вот будет ли это продаваться? Не его это больше забота. Не его…
– Что, Дубов, берем?
– Бери, – равнодушно пожал плечами Дубов.
Манекенщицы продолжали шастать туда-сюда, музыка звучала так же громко, за соседними столиками звенели приборами и разговаривали, но над их столиком вдруг повисла напряженная тишина.
– Что такое? – осведомился Дубов. Ему теперь сам черт был не брат, он не собирался далее терпеть фанаберии капризной девицы!
– Дубов, у меня денежек нету, – сложив губки бантиком, сообщила капризная девица.
– А если нет, то чего ты сюда приперлась?
– Фи, как грубо! Дубов, не обижай меня! Я приехала, потому что думала, что ты добрый мальцик и купись своей девоцьке платьицев…
Дубов терпеть не мог, когда Оленька начинала ребячиться и сюсюкать, но до сего момента не давал ей об этом знать, потому постарался взять себя в руки.
– Не куплю, – ответил он, надеясь, что Оленьку отрезвит его холодный тон.
– Поцему, холесенький мой? Лазве ты не хоцесь порадовать свою девоцьку? А я бы потом вернула тебе денежки, когда платьица уйдут…
– Оля, перестань. Я сказал, а ты услышала. Я не буду покупать эту коллекцию. Мне она не нужна.
Наивно распахнутые Олины глаза сузились, ощетинившись щедро накрашенными ресницами. Тройной объем от Мейбеллин!