– Ах так? Может быть, и я тебе не нужна?
– Может быть. Даже совершенно точно. Не нужна.
– У-у, милый, вон как ты заговорил! Тогда и ты мне тоже не нужен! И вообще… – Оленька набрала побольше воздуха в грудь и взвизгнула на самых высоких нотах, на мгновение заглушив пульсирующую музыку: – У меня есть другой человек, понял?! И был все время, пока я… Пока мы с тобой жили, понял?
«Понял» она выговаривала как «поэл», и Дубову стало смешно. И противно.
– Воздержись от подробностей, будь добра. Мне это совсем неинтересно.
Но Оленька раздухарилась, ее было уже не остановить.
– И я люблю его, понял? Все время любила! А тебя, медведя, увальня толстобрюхого, терпеть не могу! Тоже мне, принц бриллиантовый! Навалится, сопит, пыхтит, луком воняет! Да еще и жмотничает!
Вот это было уже обидно. Дубов вдруг вполне спокойно подумал, что мог бы, наверное, Оленьку убить. Вон у нее шейка какая тонкая, сжал разок, и ау! Ни в коем случае нельзя сегодня с ней наедине оставаться. Мало ли чего она наскажет!
– Прервись на минуту. Не ори, на нас уже люди смотрят, – зашипел новоявленный Отелло.
На разошедшуюся Оленьку можно было повлиять только с помощью общественного мнения.
Этот резон Дездемона восприняла и замолчала.
– Сейчас ты идешь в номер, собираешь свои вещи. Ключ оставишь у портье. Вот тебе деньги. Бери такси, езжай в аэропорт и первым же самолетом дуй в Москву. В моем доме не показывайся, поезжай в свою квартиру. Вещи заберешь, когда я вернусь. Поняла? – И почти без паузы он убийственно-спокойно добавил: – Всего доброго.
Дубов побаивался, что Оля заартачится и не уйдет. Еще он опасался, что, вернувшись в номер, она начнет шарить там и что-нибудь испортит или сопрет – бескорыстно, в порядке мести. Но все деньги и документы, что у него с собой были, он сдал в сейф. И ноутбук спокойненько лежит там же. Единственное, что Оля могла бы повредить, – это комплект переливчатых галстуков, а реквизировать – запонки, свой собственный подарок. Но это пожалуйста, не жалко. Дубов полагал, она откажется от денег, которые он вынул из бумажника и деликатно положил на краешек стола. Есть же у нее гордость, нельзя брать деньги у человека, которому только что наговорила кучу гадостей! Но, как выяснилось, плохо он ее знал. Скользящим, незаметным почти жестом Оленька купюры подтибрила и удалилась. Дубов без эмоций смотрел, как уходят, независимо выпрямив спину, два года его не такой уж молодой жизни. Скатертью дорога, как говорится. А у нас тут жаркое стынет, водка греется.
– Извините…
Нет, этому несчастному мясу не суждено быть съеденным! Дубов обернулся – возле стола крутилась давешняя модельерша.