– Ну и что, ты намерена ему простить эти деньги? Да даже не деньги... Саша, то, что он сделал, прощать нельзя! Вот я...
– Лариса, он тебе позвонит тоже, я уверена. И ты будешь, как я, раздавлена. Это не человек. Это танк. Я выхожу из игры...
Шурик позвонил Ларисе вечером того же дня. Без лишних слов он начал давить на нее:
– Ты поступила глупо и очень навредила себе. Ты еще пожалеешь обо всем!
– Я не хочу ничего от тебя выслушивать. – Лариса старалась говорить спокойно, но получалось у нее плохо: внутри все вибрировало от волнения. – Все, что я хочу, – это чтобы ты вернул мне мою вещь!
– Какую вещь? – нагло спросил Шурик.
– Не играй! Публики нет, а я не оценю.
– А я и не играю! – В голосе вчерашнего любимого Шурика зазвенел металл. – Я предупреждаю. И очень серьезно. Если ты еще высунешь свой нос, тебе его оторвут!
Лариса не ответила. Ей было обидно и больно, стыдно и страшно. Не хотелось ничего анализировать. Страшно было вспоминать, как еще совсем недавно этот человек, который сейчас угрожает ей, проникновенно говорил про любовь, и дарил надежды, и не выпускал из своей руки ее руку, и...
Все-все, только б не расплакаться, чтоб этот гад не праздновал победу. Лариса дождалась паузы. Голос у Шурика, кстати, изменился. Похоже, он был удивлен тем, что в ответ не услышал никаких слез, ни ответных угроз, смешных и жалких. Он замолчал, и Лариса ответила:
– Верни мою икону, – и первая положила трубку.
Шурик испытал досаду, замешанную на злости. Все-таки надо было признать, что это была хоть и маленькая, но победа. Не его победа, а ее, Лары Потаповой.
Ночью он позвонил ей раз двадцать на домашний номер. Он звонил, слышал ее «алло?» и аккуратно, чтоб Галя в спальне не слышала ни одного лишнего звука, опускал трубку.
Досада, которую Шурик испытал в разговоре с Ларисой, не испугавшейся его угроз, не давала ему спать спокойно. Нет, он знал, что она испугалась. Но то, что она ничем не показала этого испуга, задевало его сильнее, чем найденный в почтовом ящике «боевой листок». И чувство неудовлетворенности буквально выедало душу, словно кислота, которая разъедает даже лист железа.
Через три дня Лариса обнаружила своего верного четырехколесного друга, который ночевал во дворе, весьма грустным: все четыре колеса у жигуля были проколоты.
Леша Куликов внимательно осмотрел машину, попинал по колесам, посвистел, выругался:
– Это кто ж нас так не любит-то, а, Лариса свет Михайловна? Ладно, Лар, не рыдай только: через два дня я возьму выходной день, найду колеса, переставлю, съезжу в шиномонтаж и все исправлю! Не рыдай только! Лар, и серьезно: тебе помощь нужна?