Однако к одиннадцати часам расслабленность ушла, и когда я собирался выходить, меня пробило смутное ощущение дезориентации. Но, поскольку до сих пор я не давал наркотику окончательно выветриться, я решил продолжить опыт по временному воздержанию — по крайней мере, пока не переговорю с Мелиссой.
На Спринг-стрит я оставил солнечный свет за спиной и вошёл в сумерки бара, где мы договорились встретиться. Огляделся. Кто-то махал мне из-за столика в углу, и хоть я ещё не разглядел человека, я догадался, что это Мелисса. И пошёл к ней.
По дороге сюда с Десятой улицы я чувствовал себя очень странно, как будто всё-таки что-то принял, и оно потихоньку действует. Но я знал, что это откат, будто подняли занавеску над ободранными, голыми нервами, над чувствами, которые долго не видели божьего света. Когда я, например, думал о Карле Ван Луне, или о «Лафайет», или Шанталь, меня сначала продирало ощущение того, что они нереальны, а потом ретроспективный ужас от того, что они были в моей жизни. Когда я думал о Мелиссе, меня ошеломлял — ослеплял хоровод пикселов воспоминаний…
Когда я подошёл, она привстала, и мы неуклюже поцеловались. Она села на свой стул. Я устроился напротив.
Сердце моё стучало.
Я сказал:
— Как дела? — и мне сразу же показалось странным, что я не отметил её вид, потому что выглядела она совершенно иначе.
— Я в порядке.
Она коротко остригла волосы и покрасила в красно-рыжий. Она располнела — в целом, но особенно лицо — и вокруг глаз появились морщинки. От этого она казалась измождённой. Я вряд ли выглядел лучше, конечно, но потрясение от этого не уменьшалось.
— Ну что, Эдди, а ты как?
— Да я тоже неплохо, — соврал я, а потом добавил, — ну, вроде как.
Мелисса пила пиво и держала в руках сигарету. Ресторан был пуст. Рядом с дверью сидел старичок и читал газету, и два молодых парня расположились на табуретах у стойки. Я поймал взгляд бармена и указал на пиво Мелиссы. Он кивнул. Нормальность всего происходящего лишь подчеркнула, как странно и беспокойно я себя чувствую. Пару недель назад я сидел за столиком напротив Вернона в буфете на Шестой-авеню. Теперь, благодаря непостижимой логике сна, я сижу здесь напротив Мелиссы.
— Выглядишь хорошо, — сказала она. Потом, предостерегающе подняв палец, добавила: — И не говори, что я хорошо выгляжу, потому что это не так.
Мне показалось, что, несмотря на перемены — вес, морщинки, усталость — ничего не способно изменить тот факт, что Мелисса до сих пор прекрасна. Но после её слов я уже не мог этого сказать, не прозвучав снисходительно. Сказал же я, что в последнее время потерял много веса.