Он медленно повернулся к ним в профиль. Лицо казалось алебастровым барельефом на фоне стены, пестрой от надписей: лик ангела с белоснежной кожей и кротким взором.
— А что за другой дверью, за синей? — звонко спросила Бялка.
— Я не знаю. Она для вас, и рано или поздно вы ее откроете. Рай, ад, чистилище, острова блаженных, иные измерения… Кому что, кому как. Я останусь один — синюю дверь мне не открыть. Поэтому я не люблю это место.
— Я принимаю тебя, Печальный Северный Город! — сказала Бялка.
— Полностью, до самых кончиков твоих пушистых ресниц?
— Да.
— Повторишь ли ты это, когда увидишь?
Он стал медленно поворачивать голову в другую сторону.
— Не надо! — крикнула она пронзительно и быстро. — Не поворачивайся, я знаю, что увижу что-то страшное. Мне все равно, какая у тебя вторая половина лица. Пусть она изъедена проказой или ухмыляется жутко-жутко — мне это не важно.
— Хорошо. Тогда сделай шаг.
Питер скользнул в проем распахнутой двери. Теперь он стоял к ним лицом, но силуэт стал зыбким, и черт лица было не рассмотреть. Нечеткий обрис, вибрация, как на испорченной голограмме, сквозь которую по-прежнему спешили люди и проезжали автомобили.
Девушка шагнула и слилась с бесплотным силуэтом. По нему пробежала рябь, как по воде, а может, то была судорога. Бялка сделала еще один шаг и оказалась по ту сторону дверного проема, на слякотной февральской улице.
Она обернулась и помахала рукой оставшимся.
— Эй, вы там не слишком долго раздумывайте! Это вовсе не страшно и не больно.
Следующим был Лапуфка. Он пробормотал, не думая и не вникая, фразу: 'Я принимаю тебя', и пронесся сквозь Питер, подобно маленькому торнадо.
Чечен, прежде чем шагнуть, произнес негромко:
— Я принимаю тебя. Несмотря ни на что. Я постараюсь не допустить того, что готовился сделать совсем недавно.
Эмма долго вглядывалась в зыбкие очертания, не решаясь сдвинуться с места.
— Скажи, это больно — пропускать нас сквозь себя?
— Ты даже не представляешь, насколько.
— Я принимаю тебя. И меня восхищает твоя сила и нечеловеческая красота.
Она шагнула вперед.
— Я принимаю тебя, — Длора не мешкала, не задержалась ни на миг, и едва не наступила на уносящийся вперед шлейф вечернего платья Эммы.
Волк и Антон вопросительно взглянули друг на друга.
— Иди уж! Тебя там, по крайней мере, ждут, — буркнул Антон.
Волк задумчиво кивнул.
— Принимаю тебя. Хотя… ты мог бы быть слегка посимпатичнее, скажем так.
— Увы. Каков есть. Ты колеблешься?
— Нисколько.
И Последний Волк тоже прошел насквозь.
Антон, оставшийся в одиночестве, молчал, и Питер не торопил его. Наконец, он решился.