— Аминь! — гудел хор.
Ивану казалось, что он слышит голоса сквозь боль, захлестывающую, как кровавая горячая волна. Голова его превратилась в клубок переплетенных нервов. Когда они касались друг друга, пробегал синий разряд — и в голове, позади глаз, вспыхивал слепящий, режущий свет.
— Жена Лота согрешила неверием и обращена была в соляной столб, — продолжал тот же голос. — Нам же Господь дал возможность осознать и раскаяться, узреть мир очами не физическими — кои грешны изначально, а духовными, кои откроются во время указанное. Слышите меня, братья! Зверь близок! Грядет время испытаний! Аминь!
— Аминь! — вторил хор.
Где я? Что случилось? — размышлял Иван сквозь приступы набегающей боли. — Все же было хорошо?
Было?
* * *
Надо признать, сначала действительно все складывалось неплохо. Паром доставил их к гермоворотам, отделяющим затопленную часть туннеля от сухой, ведущей к Невскому проспекту. Здесь была своеобразная таможня — на островке из пластиковых бутылок и бочек, плавающем у самой гермы. Настил сделан из дверей от вагонов метро, на них поставлен стул и металлический бочонок — в качестве письменного стола. Уныло светила газоразрядная лампа, свет был уставший, подрагивал, точно вот-вот заснет.
Изредка таможенник пихал ногой банку с угрем, тот вяло шевелился, широко раскрывая пасть, и лампа на несколько мгновений загоралась ярче.
На таможеннике была синяя рубашка машиниста. Рукава закатаны, обнажая заросшие курчавым волосом толстые руки. Таможенник окинул прибывших равнодушным взглядом, кивнул — туда идите. Документы даже не стал спрашивать. Нормально, подумал Иван.
Вправо от двери шел запасной ход. Через него путешественникам предстояло идти дальше.
Интересно, как герму будут обходить слепые? — подумал Иван. Вслед за поводырем он перепрыгнул на таможенный островок, настил под ногами закачался. Плеск воды.
Вот и все. Прощай, Новая Венеция.
Рядом встал Уберфюрер. Иван повернул голову, краем глаза заметил, как поводырь о чем-то шепчется с таможенником.
— Кузнецов, где ты? — он повернулся. Блин!
Молодой мент лежал без сознания, раскинув руки, на пароме, вокруг него столпились слепые. Один замер с палкой в руке — видимо, он и ударил Кузнецова.
— Миша, — Иван сделал шаг вперед, уже чувствуя, что поступает неправильно. Точка в затылке налилась тяжестью. Нельзя было оставлять за спиной поводыря… Черт, нельзя…
Иван начал поворачиваться…
Удар. Голова словно раскололась.
Уже падая, Иван услышал, как взревел Уберфюрер, бросаясь в атаку.
Бесполезно, подумал Иван. Он падал словно сквозь прозрачный сироп — беззвучно и красиво. Пум-м. Настил спружинил, приняв его тело.