Залив катил на песок серые безжизненные волны.
Иван постоял. Повернулся к остальным.
— Вы ничего не заметили… — он дернул щекой, — странного? Там, в воде?
Уберфюрер молча смотрел на Ивана.
— Что? — спросил тот. Оглядел притихший народ. — Ну-ка, рассказывайте.
— Там… не хотел говорить. Я когда вернулся за твоими вещами… в общем, там, на берегу…
— Ну!
— Там были следы, — сказал Убер.
— В общем, такие дела, — сказал Седой. — Ты говорил, что у нас был «пассажир» на лодке. Помнишь? С самого Питера который… в общем, мы думаем, он никуда не исчез.
— Так, — сказал Иван. Этого еще не хватало. — Думаете, он…
— Боюсь, этот «пассажир» уверен, что у него билет в обе стороны.
* * *
— Костер — это изобретение богов, — Уберфюрер протянул руки к пламени карбидки. — Жаль, не все это понимают.
Иван вспомнил станцию Чернышевскую, цыган… Горящее пламя, вокруг которого сидели бородатые мрачные люди.
— Точно.
Желтое пламя карбидки освещало подвал, куда они забрались, и так уютно, что здесь хотелось остаться надолго. А что? Всю жизнь в метро, что ли?
К сожалению, жизнь на поверхности для людей невозможна.
Вернее, возможна… но какая-то очень недолгая.
Зато в подвале можно снять противогазы и немного отдохнуть.
— Знаешь, давно заметил… Ты какой-то не питерский, — сказал Уберфюрер.
— Правда? — Иван удивился. — Почему ты так решил?
— Нет в тебе этой европейской интеллигентской тоски. Гнилой бездеятельной тоски. У англичан это называется сплин. У нас хандра.
Иван с интересом посмотрел на бравого скинхеда.
— Я-то ленинградец. Это ты у нас не из Петербурга, насколько помню. И не из Москвы.
— Ага, — Уберфюрер ухмыльнулся. — Я вообще черт-те откуда. Из Якутска, прикинь. Даже пока все не началось, это было далеко, а сейчас так вообще — другая звездная система. Десятки световых лет. Была республика Саха, стала республика Луна.
— Здесь-то ты как оказался? — Иван почесал ухо.
— Элементарно, Ватсон.
— Кто?
— Забудьте, сэр. Приехал в Москву отгулять дембельский аккорд, так сказать. На самом деле у меня жене было рожать через два месяца. А там вообще никуда не вырвешься. Так что я взял отпуск на три недели и рванул. Друзья, пьянки-гулянки, женщины… прощание с холостяцкой жизнью. Хоровод с оркестром, все дела. И вот когда от отпуска осталось всего ничего, друг говорит: давай, что ли, в Питер махнем на пару дней… — Уберфюрер по молчал. — Я и махнул. Так махнул, что до сих пор отмахаться не могу.
Молчание. Мандела приблизился, протянул руки к карбидной лампе. Долго смотрел, как сквозь пальцы просвечивает нежный коричнево-розовый свет.