Наконец подошел танк и отбуксировал нашу машину в сельский сад. Нам передали приказание Титского: после ремонта догонять роту в направлении Шаровки. Предупредили: в Ново-Петровку могут нагрянуть немцы, а потому «ушей не вешать, держать их на макушке».
Машину Бурова притащили сюда же. Образовался сборный пункт аварийных машин (СПАМ), где я оказался старшим. Для начала посадил в башни дежурных наблюдателей. Лобовые пулеметы и автоматы — под рукой. К восстановлению танка приступили уже в сумерках. Несмотря на поздний час, появились местные жители. Почти каждый принес молоко. После ужина как мертвые засыпаем под охраной дежурных.
На рассвете перехватили летучку. В ней — техник и два слесаря Быстро закипела работа. Однако скоро дело застопорилось. Нас буквально взяли в плен жители села. Каждый чем-нибудь угощает: разглядывает машину, ордена и гвардейский значок Бурова, расспрашивают, рассказывают о себе, плачут и смеются. Не прогонишь ведь людей, и потолковать с ними надо бы, а у нас работа стоит. И вдруг кого-то осенило: «Ребята, дадим слово Москве!»
Мигом включили рацию, открыли затвор пушки, вложили в казенник наушники, опустили ствол. У дульного среза, как у репродуктора, стояла толпа людей и, затаив дыхание, слушала последние известия и музыку из Москвы. Теперь мы работаем спокойно…
К концу дня машина на ходу. Уезжая, ремонтники сказали, что нам следует подождать машины с боеприпасами и горючим, идущие в полк. Они появятся с наступлением темноты.
Ждать пришлось недолго. Во главе небольшой, но весьма огнеопасной колонны мы двинулись по следам полка. Всю ночь шли проселками, перетаскивая тяжело груженные машины через овраги и речушки На рассвете увидели металлическую вышку ветряка в совхозе «Шаровка». Близ совхоза повстречали довольно странную колонну людей. Остановились. Нестройные ряды, изнуренные лица, потрепанная одежда. Спрашиваю: «Кто такие?» Из переднего ряда ответили: «Ваши танкисты освободили из плена. Идем в Зеленое». Проходят мимо, смотрят на нас, улыбаются виновато и горько. Это заметили и мои парни. «Видать, им неловко в глаза-то смотреть», — сказал Хабибулин. «Почему?» — спрашиваю. «Да как же, товарищ младший лейтенант! Присягу принимали, оружие в руках держали, и вдруг нате — плен!» В душе я согласился с Хабибулиным. Никогда, ни при каких обстоятельствах не поднял бы перед врагом руки. Лучше смерть! Вспомнилась мать, её «благословляю». Не могу себя представить, чтобы когда-нибудь услышала, что её сын сдался в плен или струсил. Война есть война. Всё может случиться. Всё, кроме этого.