Элоиза немедленно отправилась исполнять данное ей поручение, оставив свою госпожу наедине с ее темными мыслями. Но, хотя замыслы Андреа, бесспорно, являлись темными и по смыслу, и по сути, следует упомянуть о том, что теперь будущее Детей Тьмы уже не казалось ей столь печальным и проблематичным, как каких-то полчаса назад, до рассказа Элоизы. Посетившая стригойку идея оказалась воистину гениальной. Она уже заполучила в свои загребущие руки опальную Дочь Господню — Селестину, правда пребывающую ныне в весьма плачевном состоянии. Заклятая врагиня, извлеченная по воле Андреа из недр своего каменного гроба, неустойчиво балансировала на зыбкой грани между жизнью и смертью, то впадая в чудовищные приступы загадочной болезни, а то снова на краткие мгновения возвращаясь в адекватное состояние. В первый раз проследив за терзающим Селестину приступом, абсолютно разрушившим ее плотскую оболочку, стригойка пришла в неописуемый ужас. По окончании приступа от тела рыжеволосой экзорцистки осталась лишь жалкая кучка пепла, тут же начавшая регенерацию, окончившуюся полным восстановлением ее физического облика. Правда, при этом Андреа сильно сомневалась в том, подверглась ли столь же целостному воскрешению и душа девушки. И все равно повелительница была изрядно напугана потрясающими способностями Селестины, ведь ни один, даже самый сильный, стригой никогда не оказывался способен на нечто подобное. Но, увы, остальные ее планы потерпели сокрушительный провал. Она уже неоднократно пыталась допросить свою узницу, чтобы узнать участь пропавшего Грааля, но девушка так и не произнесла ни единого внятного слова, пока не раскрыв местоположение Божьей Чаши. Итак, Грааль оставался недосягаем. Но внезапно Андреа посетила другая блестящая идея, реализация коей обещала дать ей все: власть, славу, силу. Стригойка возмечтала раздобыть артефакты из «Божьего Завета», те, за которыми на протяжении многих веков охотились и ее родичи, и представители официальной церкви. Что же касается запутанной легенды о потомках Иосии и несговорчивой полукровке, томящейся в замке Чейт, то эти факты не волновали Андреа ничуть. Пусть человеческий Бог сам разбирается со своими детьми, их горести ее не касаются. Повелительницу нисколько не удивила разобщенность, царящая в вопросах веры, ибо наибольшая неразбериха всегда наблюдается на тех кухнях, где готовят не телесную, а плотскую пищу. Что же касается насильно обращенной госпожи Бафора, из Хранительницы «Божьего Завета» подневольно переквалифицированной в ее подданную, то — в этот момент своих мысленных рассуждений Андреа презрительно рассмеялась, — у каждого из нас свои тараканы в голове. Просто кто-то их контролирует и дрессирует, а кого-то — они…»