Тристан де Вильфор вышел из больницы ровно в девять, именно в тот безобидный час, когда утро уже полностью вступило в свои законные права, не представляя для стригоя ни малейшей опасности. Тридцать рассветных минут он, как обычно, провел в своем плотно зашторенном кабинете, отлеживаясь на спасительной кушетке. Вампирская зараза еще только начинала расползаться по территории Польши, а поэтому странные привычки иностранного врача не вызывали у персонала госпиталя слишком бурного любопытства, являясь для них не более чем оригинальным чудачеством заезжего мизантропа. Кажется, люди решили, будто симпатичный виртуоз-хирург принадлежит к одной из магометанских религиозных общин, чьи строгие правила предписывают ему неукоснительное совершение молитвенного намаза, в том числе на закате и на рассвете. Сам же Тристан ничуть не стремился развеять оное, чрезвычайно удобное для него заблуждение окружающих его смертных, в глубине души безмерно потешаясь над их вопиющим невежеством. Да, француз-мусульманин — это по нынешним сумбурным временам может и посчитается нормальным, но коренной француз, а к тому же еще и дворянин, должен являться только стопроцентным католиком. Ну или стригоем, конечно…
Тристан неторопливо шел по каменной набережной, обрамляющей ленивую Вислу, подняв воротник своего кашемирового пальто и негодуя на крупный мокрый снег, угрожающий испортить форму его щегольской фетровой шляпы. По реке плыли куски грязного льда, разломанного недавней оттепелью, температура влажного воздуха болталась в районе минус трех градусов, а резкий, порывистый северо-западный ветер нес массу тошнотворных миазмов, всегда присущих густонаселенным человеческим городам. Увлекшись собственными раздумьями, де Вильфор неосторожно вступил в лужу. В ботинках немедленно омерзительно захлюпало…
«Какие же все-таки никчемные существа эти людишки! — поморщился педантичный стригой, придирчиво рассматривая носок своей обуви, неприятно поразивший его чуть-чуть отклеившейся подошвой. — Они даже приличные туфли не способны пошить… Они не понимают, что можно привыкнуть к чему угодно, кроме подлости ближнего, мокрых ног и заложенного от простуды носа…»
Внезапно начавшийся обильный снегопад нарушил плавный ход его мыслей, заставив нехорошим словом помянуть всю ангельскую братию, по его мнению всецело повинную в столь мерзкой погоде, и ускорить шаги.
За прошедшие двести с лишним лет Тристан как-то незаметно растерял большую часть идей и целей, наполнявших его существование видимостью кипучей деятельности. Прежний юношеский пыл и жажда жизни улетучились, и теперь он гниющим бревном сплавлялся по реке времени, вяло размышляя, куда его вынесет течением. Впрочем, ответ на оный вопрос не сильно его беспокоил, ибо чаще всего стригою было все равно. В его жизни не хватало чего-то настоящего, искреннего… Возможно, любви?