Арчери инстинктивно, не размышляя, предложил:
— Если хочешь, я сделаю это. Я позвоню им.
— Спасибо. Если он будет настаивать на том, чтобы встретиться со мной, я зайду. Ты ведь разговаривал с ней прежде, да? Из того, что говорил Уэксфорд, я сделал кое-какие выводы.
— Да, я с ней разговаривал, но не знал, кто она.
— Значит, — сказал Чарльз, снова посерьезнев, — с тобой все кончено.
Действительно ли он собирался позвонить ей, чтобы извиниться? И что это за тщеславие предполагать, что она хотя бы подойдет к телефону? «В ходе ваших расспросов, мистер Арчери, надеюсь, вы сумели совместить приятное с полезным». Она готова была объяснить мужу, что подразумевала под этими словами. Почему священник средних лет вдруг проявляет сентиментальность по отношению к ней. Он почти услышал реплику Примьеро в свойственной тому манере: «На самом деле, старый фокус не вышел, а?» — и она легко рассмеется. Его душа съежилась от страха. Он вышел на пустую террасу и вскрыл письмо от полковника Плешета.
Оно было написано от руки на плохой белой бумаге, почти такой же толстой, как бумага для рисования. Беспорядочное чередование глубокого черного и бледно-серого цвета чернил указывало на то, что писавший не пользовался авторучкой. Старческая рука, подумал Арчери, и адрес военного человека «Шринагар, Черч-стрит, Кендал…».
«Дорогой мистер Арчери.
Я был заинтересован полученным от Вас письмом и сделаю все, чтобы снабдить Вас всей информацией, какой располагаю, о рядовом Герберте Артуре Пейнтере. Вам должно быть известно, что я не вызывался для свидетельских показании по делу Пейнтера, хотя был готов к этому, если бы возникла такая необходимость. К счастью, у меня полностью сохранились записи, которые я тогда сделал. Я говорю «к счастью» для того, чтобы Вы оценили, что на военной службе рядовой Пейнтер состоял двадцать — двадцать три года назад, и моя память не так хороша, как мне того хотелось бы. Чтобы у Вас не создалось впечатления, однако, что я — обладатель информации, полезной для родственников Пейнтера, я должен сразу же разуверить Вас. Принимая решение не вызывать меня, адвокат подсудимого Пейнтера, должно быть, знал, что любые показания, которые я мог бы правдиво дать, вместо помощи их делу, только облегчат задачу обвинения».
Вот, значит, как. Дальше должен бы следовать перечень отвратительных наклонностей Пейнтера. Частное письмо и особый стиль полковника Плешета создали более впечатляющий портрет человека, которого Чарльз готов был назвать тестем, чем холодная распечатка стенограммы. Любопытство, не надежда, заставило его читать дальше.