Он наперечет знал все чувства, которые могут вызывать у него малознакомые люди. Это был неширокий диапазон – от настороженности до равнодушия. Но Мария не умещалась в этом диапазоне. Так же, как Париж не умещался в диапазоне местностей, которые были известны Феликсу до сих пор.
Эта догадка о сходстве Марии и Парижа показалась ему такой неожиданной, что он чуть не споткнулся. Но выправился и пошел рядом с Марией дальше, украдкой ее разглядывая.
В ней было что-то из его детства, но что именно, понять он не мог. А раз он чего-то не понимал в человеке, то можно было считать, что этот человек все-таки вызывает у него настороженность. Ему было как-то спокойнее считать это про Марию.
– Холодно вам? – заметил Феликс.
Сумерки быстро сменились глубокой вечерней темнотой. То есть не темнотой, конечно, огни ведь сияли повсюду. Но если настоящая темнота все-таки не могла существовать в рождественском Париже, то река дышала сыростью настоящей, промозглой.
– Да, немного замерзла, – кивнула Мария.
– Зайдем куда-нибудь?
– Пожалуй. Я выпила бы вина. Можно наскоро, у контуара.
– Зачем же наскоро? Посидим, пока вы согреетесь.
– Спасибо.
– Мерси боку?
Она рассмеялась.
Феликс и не знал, что в рождественские дни вымирают не только автомастерские, но едва ли не все кафе в Париже. Брассри, которое они с трудом отыскали, было из самых простых. Но эти, простые, как раз и нравились ему особенно: парижская простота отличалась от всего, что Феликс до сих пор связывал в своем сознании с этим словом.
Смешанный запах вина, пива и кофе витал над контуаром неотчетливо, как эхо. На табурете у контуара сидела женщина с испитым лицом. Пила она при этом, как ни странно, только кофе и вела с хозяином беседу, которая со стороны казалась светской.
Феликс уже знал, как называется состояние, в котором пребывает эта женщина, хотя и не мог точно перевести на русский его название. Впрочем, это понятие вряд ли и переводилось на какой бы то ни было язык: chez-soi – «у себя».
Всем, кто собрался этим вечером в брассри на берегу Сены, хорошо было в таком вот «у себя». Феликс сразу это почувствовал, и тоска легонько кольнула его в сердце.
Они с Марией прошли в дальний маленький зал – там как раз освободились места за столиком возле большого зеркала. Ступеньки, какие-то неожиданные полустенки, старые тускловатые зеркала – все это заманчиво усложняло пространство.
– Вы хотите поужинать? – спросила Мария.
– Нет. Просто выпью.
– Я тоже.
Подошел гарсон, и Мария попросила принести «маленькое вино». Феликс не понял, что это такое, но спрашивать не стал. Она объяснила сама: