Конечно, надо было бы вернуться в Париж. Мало ума было в ее зимнем приезде на Ривьеру. Но не ходили поезда: снег засыпал железнодорожные пути, упали на них деревья, и оборвались провода. До Ниццы еще можно было кое-как добраться автобусом, а Кань-сюр-Мер уже неделю был отрезан от мира ураганом и штормом, которые бушевали по всему Лазурному Берегу.
Мария бросила последний взгляд на исходящее гулом штормовое море, на разоренный пляж, на разрушенные летние кафе и побежала по старой каменной лестнице вверх.
– Здравствуйте, месье Доминик. Как у вас тепло! – сказала она, входя в кафе. – А я у себя совсем замерзла.
– Здравствуй, Мари. А я всегда говорил, что вся ваша цивилизация – сомнительная штука, – заметил папаша Доминик. – У меня, благодарение богу, есть простой дровяной очаг, и вот видишь, всегда готов свежий обед и горячий кофе.
Папаша Доминик был такой старый, что вправе был называть цивилизацию «вашей» и считать ее сомнительной. Правда, в последнее время Мария на собственном опыте убедилась, что вообще-то это чистая правда.
– Очаг у меня тоже есть, – улыбнулась она. – Старая плита в кухне. Но она такая огромная, у меня дров на нее не хватит. Дрова и для камина уже закончились. Я ведь не предполагала, что на них придется готовить еду.
– Мадлен де Ламар, твоя бабушка, гораздо крепче держала жизнь в руках, – назидательно заметил Доминик. – Хоть она и была графиня, но умела подоить корову, не говоря уж протопить дом. Детство она провела на ферме – тогда это было принято, отдавать детей из хороших домов на пару лет крестьянам, чтобы набрались здоровья и кое-чему научились. Да и Моник еще умела немало.
– Да, мама умела все, – кивнула Мария.
– Жаль, что твой отец так и не повенчался с ней. Она заслуживала большего уважения с его стороны.
Мария улыбнулась. Для папаши Доминика это все еще имело значение.
– Не думаю, чтобы мама чувствовала папино неуважение, – сказала она. – Они не могли обвенчаться. Но жили счастливо.
– Да, молодежь теперь только и думает, что о счастье. Как будто нет вещей поважнее, – проворчал папаша. – Когда пообедаешь и пойдешь домой, то возьмешь с собой дрова. Много у меня нет, но мешок унесешь. На вечер тебе хватит. А завтрашний день сам о себе подумает.
«Библию, оказывается, следует понимать буквально, – подумала Мария. – Впрочем, мама ведь именно так ее и понимала. И графиня Мадлен, я думаю, тоже».
– Спасибо, месье Доминик, – поблагодарила она.
Мария села у очага. От близости огня щеки у нее сразу запылали.
Папаша принес и поставил перед нею на стол рюмку кальвадоса. Стол был тяжелый, темный, с выщербленной столешницей. Яблочная водка сверкала на его поверхности, как бриллиант.