– Понимаю, – всхлипнула Мария.
– Я дни считал, когда в Москву вернусь. Сначала думал: школу закончу и в университет поступлю – дедушка когда-то говорил, мне на мехмат надо, – или в Бауманку. Но на жизнь я смотрел трезво, соответственно, понимал: какой там университет! Ну, положим, голова у меня неплохо работает, но знаний-то никаких. Школа у нас была там, в Унгуре, – унеси ты мое горе на гороховое поле, так это называется. Математику военрук преподавал, физики вообще не было. Только по литературе и по-французскому учительница хорошая была, из семьи репрессированных. Там таких много, на Урале, – внуки врагов народа, раскулаченных. Попробуй им про советскую власть сказать – жили, мол, при ней спокойно, – так пошлют, что мало не покажется. Ну, это неважно. В общем, кое-чего я сам от природного любопытства нахватался, но в университет с этим не поступишь. Леша сказал: через училище шансов больше, я и поехал в Пермь после девятого класса. Учили там, кстати, очень толково, жалеть не о чем. Окончил – в армию забрали. Все, как у всех, ничего особенного.
– Очень много особенного! – Мария вздохнула. – Страшно особенного.
– Да не было же со мной ничего страшного, Маша, честное слово, не было! – Феликс погладил ее по голове, успокаивая. – Жестко было, неласково, это правда, но я привык. Жизнь ко мне жестко – и я к ней так же. Люди есть хорошие, есть плохие, но всем им я чужой, да и они мне чужие. Но вот когда я на площадь трех вокзалов с перрона вышел… Это трудно словами назвать.
– Но зачем же ты пошел в тот дом, зачем? – повторила Мария.
– Я десять лет в Москве уже жил к тому времени, а туда ни разу не ходил. Не знал, как во двор свой войду, – сказал Феликс, помолчав. – Стороной обходил Патриаршие, хотя дом дедушкин, пятый по Трехпрудному, ночами мне снился. Но не ходил. Чувствовал что-то, может.
– Но все-таки пошел.
– Это случайно вышло, Маша. Заказ получился в соседнем доме, и как-то мне вдруг подумалось: ну чего я боюсь? Мне же тридцать три года, не мальчик же я уже домашний, чистый и нежный, которого из всего родного вырвали и в грязь швырнули, не спросив. Постою под окнами, деда с бабушкой вспомню. Спрошу – вдруг книги сохранились, продадут мне их, может. А когда я в дверь позвонил и тот мне открыл… – Феликс скрипнул зубами. Мария вздрогнула. Он сразу опомнился. – Извини.
– Но как могло получиться, что муж твоей мамы купил именно эту квартиру? – вздохнула Мария.
– Не знаю. – Глаза Феликса блеснули темно и жестко. – Не могу я знать, что у таких, как он, в душе творится. В смысле, в голове – души там никакой нет. Может, с детства мечтал, чтобы это его квартира была. Он же с матерью в одном классе учился, у них с пятнадцати лет была безумная любовь. Он, помню, в Унгуре, когда напивался, то к нам с Лешей под окна приходил и орал, что будто бы из-за нее на убийство и пошел. Деньги ему вроде бы нужны были, чтоб ее, великую актрису, поразить и завоевать. Врал, конечно. В карты, скорее всего, проигрался, он же блатной был.