Но стоило мальчику поработать час-другой, и в голову снова начинали лезть неприятные мысли.
— Нет, на заводе было все-таки легче,— вздыхал он, вспоминая слова матери: «Если будет трудно, возвращайся». Она словно чувствовала, что её любимцу действительно будет трудновато. Борис так и написал ей. Но как отсюда уехать? Совсем нет денег на дорогу. Да и стыдно... Димка же терпит. И Светлана терпит. А разве легко Лидии Петровне? Борис не раз видел, как, возвратившись с поисков, она не в силах была выйти из палатки и поужинать. Однако и она терпит. Никто не охает, не вздыхает. Светлана даже песни поет, а иной раз и попляшет у костра. Леонтьич тоже ни на что не жалуется. Впрочем, о нем что скажешь! Всю жизнь человек провел в тайге. Зато он один только и жалел Бориса.
— Шибко устал, парень? Вижу, друг... все вижу. Садись. Кушай. Ты еще маленький, и сила твоя маленькая.
Молодому поисковику становилось до слез жалко самого себя. Но он старался казаться бодрым.
— Иначе нельзя, Леонтьич. Мы работаем по заданию правительства. Руду ищем на ртуть. Знаешь такую? Жидкий такой металл. Им еще термометры наполняют. Слыхал?
— Нет, не слыхал. Золото-руду знаю, железо знаю. Ходил маленько с инженерами проводником А этого не знаю.
— Ртуть очень нужна стране, и мы должны ее найти во что бы то ни стало,—вдруг воспламенялся самолюбивый разведчик.
— Мало-мало отдыхать надо,—отвечал старик, и Борис успокаивался.
Но после того, как юные поисковики отправились на самостоятельную работу да еще разделились и пошли каждый своим маршрутом, жизнь в тайге показалась Борису сплошным адом. Не успел пройти он по берегу пенистой сердитой речушки и полкилометра, как ему стало мерещиться, что за ним кто-то следит, смотрит на него острыми глазами то из-за старой пихты, то из-за бугорка...
Чтобы прогнать невольный страх, Борис начинал свистеть, петь, кричать. Это немного ободряло, и он шагал быстрее. Но стоило хрустнуть ветке, как подросток снова останавливался, озирался по сторонам.
А то мелькал полосатый бурундук, расстелив по сучку свой пушистый хвост, и Борис отскакивал в сторону.
Узнав зверка, он сердился, плевался и брался за лопату.
И закопушки становились чем дальше, тем мельче,* шлихи промывались наспех. Кое-как дотянул до вечера.
«Скорее бы прошли эти сутки! — с отчаянием думал Борис.— Еще целая ночь впереди!»
Ночевать он решил на дереве: разводить костер опасно— могут бандиты выследить. Выбрал кедр потолще и поразвесистее, забрался на него и примостился на тройной развилке сучка. Телогрейку натянул на плечи, плащом окутал ноги, рюкзак нацепил на тот же сучок.