– Есть хочешь? – спросил он меня.
– Хочу, – членораздельно ответила я, уткнувшись взглядом в руку мертвеца.
– Бросай эту лапу, и пошли.
Я напоследок вгляделась в лапу, начавшую приобретать вид учебного препарата, и бросила ее на произвол судьбы. Этой лапе и со мной и без меня было ни тепло, ни холодно. А мне хотелось на волю. Точнее, мне хотелось к Корице с каркаде. До ужаса или до сердечного приступа. Я могла не успеть поймать свое время.
Мы шли с Корицей по обе стороны его друга и тайком таращили друг на друга глаза. Когда наши взгляды скрещивались, они вспыхивали бенгальским огнем, царапая кожу осколками взорвавшейся пиротехнической проволоки. Я вздрагивала каждый раз, ловя его взгляд. Мне было страшно, не пойму отчего. Его кожа полыхала румянцем, моя полыхала огнем. Короче, я дважды влюбилась в одного и того же парня. Но гораздо сильнее, потому что второй раз наложился на первый.
Мы сидели в кафе, я не отводила взгляд от тарелки, потому что если поднимала глаза, то смотрела только на Корицу. Мне было бы легче, если бы он не обращал на меня внимания, но он глядел на меня и краснел, ловя мои взгляды.
– Что молчишь, Тятя? – раздражился его друг. – Язык проглотила?
Я на автопилоте отрицательно замотала головой, потом спохватилась и закивала.
Корица рассмеялся, но совсем по-другому. Я рассмеялась точно так же. Мы переглянулись, как сообщники, и засмеялись дуэтом. Его друг в наш дуэт не вписался.
Корица был из обрусевших болгар, его отец осел в нашем городе в пятидесятые годы. Приехал учиться и задержался. Получилось, что навсегда. У Корицы осталось полно родни на исторической родине.
– Знаешь, почему я смеялся, видя, как ты кивала? – спросил он, когда пошел меня провожать.
Я отрицательно замотала головой, он снова засмеялся.
– Болгары кивают, когда имеют в виду «нет». И мотают головой, когда имеют в виду «да».
– Какие вы смешные! – удивилась я.
– Очень, – серьезно сказал он.
Мы покатились со смеху. Мы смеялись у моего подъезда, накрытые теплой шалью августовской ночи. В шали были дырки, сквозь них нам подмигивали звезды.
– Подержи мою сумку, – попросил он.
Я взяла его сумку в свободную левую руку, ближе к сердцу. Он только коснулся моих губ, а я вдруг почувствовала, что мне не хватает воздуха. Он обнимал и целовал меня у моего подъезда, а я дышала как рыба, выброшенная на берег. И он тоже. Я целовала его и обнимала обеими руками, в которых были и его и моя сумки. Когда я вспоминаю об этом, мне всегда и смешно и грустно. Нечасто людей от избытка чувств обнимают сразу двумя сумками.