Наша первая ночь началась с поворота ключа в двери. В общежитской комнате его друга. Я хорошо помню, как дрожали его руки, когда он коснулся меня. И я хорошо помню, как мне самой было страшно.
– У тебя шея соленая, – сказал он, дыша рыбой, выброшенной на берег.
Мое сердце колотилось как сумасшедшее, ведь он стал у меня первым. И еще мне было страшно оттого, что такого я никогда раньше не чувствовала.
Мы встречались с Корицей почти каждый день. До самой весны. Весной все нормальные люди влюбляются, а я разлюбила. Я ждала его у лестницы. Он спускался, то попадая в прямоугольники солнечного света, то пропадая из них. Я смотрела на него со стороны. С чего вдруг для меня это стало важным? Я увидела его длинную, побледневшую без загара шею над воротом синей рубашки. Длинная, голая шея в прямоугольнике солнечного света поставила крест на моей первой любви.
– Уму непостижимо, – говорит в шутку дядя Гера.
Я с ним согласна. Ум человеческий непостижим самому себе. Чувства тем более.
Мне жаль того времени. Оно ушло навсегда. Я тогда была счастлива, а Корица нет. Он ждал меня у моего дома всю ночь. Наверное, хотел узнать, что случилось. Я прошла мимо него в другом времени, в настоящем или уже в будущем, а он остался в прошлом, стоя неподалеку от меня. Больше мы не встречались, хотя учились в одном институте.
Что нужно сделать, чтобы исправить собственные ошибки? Завязать время бантиком там, где оно образует складку. Вернуться в прошлое и создать собственный мир, где я буду и я и не я одновременно. В последнее время все чаще думаю об этом.
* * *
– Девушка в синем сарафанчике!
Я обернулась. Мне улыбался незнакомый парень. На его худощавом, загорелом лице от улыбки образовались ямочки. Я не знала, что на худощавых лицах тоже могут быть ямочки. Это создавало странное впечатление – сочетание мужественности и женственности одновременно. Тогда я знала только то, что ямочка на подбородке мужчины, как у Керка Дугласа, это мужественно, а на щеках – женственно. У женственных ямочек нашелся товарищ по стилю – короткий хвостик. У парня не было буклей, как на париках восемнадцатого века, но женственный хвостик добавлял ему мужественности. Сочетание несочетаемого слилось в общий, не похожий ни на что образ флибустьера-миляги.
Парень сидел в машине с хищной, вытянутой мордой, она походила на красную каплю. Его рука на руле, ноги выставлены из красной машины. Они были затянуты в карамельно-коричневую джинсу и обуты в облагороженные кожаные сланцы.
– Время скока? – спросил он и зачем-то положил ладони на колени.