– Жарко, – прогундела я сопливым носом.
– Африка, – согласился он.
Я прыснула со смеху. Он тоже. Мы смеялись зеркальным смехом. В другой жизни.
– Ты все время был со мной?
– Я взял отпуск по уходу за больным ребенком.
Мы опять засмеялись. Я погладила его коленку.
– Спасибо, – прогундела я сопливым носом.
– Не за что, – зеркально прогундел он.
Я закопалась в одеяло и посмотрела на Геру через узкую щель. У него не было ни единого седого волоса. Как такая чушь могла прийти мне в голову?
– Я могла бы выйти за тебя замуж и нарожать тебе кучу детей, – сказала я из одеяльной норы.
– Ты же любишь Илью, – отрезал Гера. Он перестал улыбаться.
– Нет, – возразила я. – Мне просто было интересно, чем живут шары-инопланетяне. Я забыла конец романа. Не помню, чем кончилось. Что этим шарам было надо? Короче, фильм надо смотреть до конца.
– Даже если люди любят друг друга, они тоже ссорятся, – сказал Гера без улыбки. – Чаще, чем ты думаешь.
– Не тот случай, – не согласилась я. – Мы не любим друг друга. Зачем париться?
– Он принес твои вещи.
– Ба! Спасибо добрым самаритянам. Пришел и ушел, дабы не заразиться, как мать?
Гера промолчал, значит, так все и было. Зачем приносить вещи, если хочешь жить вместе? Вот и весь сказ. В смысле, сказке конец.
– Не переживай.
– Я и не переживаю. Точнее, переживаю, но не в том смысле. Противно, когда на тебя плюют.
– Жизнь полосатая.
– У меня в жизни одна светлая полоса, – улыбнулась я. – Это ты.
– Я не полоса, – улыбнулся Гера.
– Ты огромное, светлое пространство, – объяснила я. – С сердцем вместо солнца. Потому в нем всегда тепло.
Ночью я вытащила из-под подушки чужое сердце и посмотрела на свет. Оно было синим с лунной трещиной посередине и холодным как лед. Я засунула стеклянное сердце в ящик с материальными точками отсчета. Там ему самое место. И назвала его приметой нелюбви. Той самой, которую считают холодно и бесстрастно. С того времени материальные точки отсчета я стала называть так.
Город стыл от холода под хрустальным, сводчатым куполом неба, в самом его центре били солнечные часы. Их звука не было слышно, потому я ориентировалась по маятнику зимнего солнца. Можно, конечно, посмотреть на часы в телефоне, но разгадывать ребус солнечного времени казалось интереснее.
Я забредала в сугробы, загребая ногами снег. По детской привычке. За мной каньонами тянулись глубокие человеческие следы. Мне не хотелось приходить домой заранее, пока не вернулся Гера. Я не знала, что делать в своем доме. Сначала я приходила с занятий, ложилась на кровать поверх одеяла и смотрела в потолок, скрестив на груди руки. Зимой рано темнеет, потому я покрывалась серой пылью. Серой, невзрачной пылью. Ее трудно заметить сразу. Она маскируется под сумерки. Возвращался Гера, зажигал свет, и пыль развеивалась как дым. Я забывала о ней сразу же.