Но Дэвид был не единственным, кто находил его посреди ночи. Иногда рядом с ним материализовывалась Джулия с Моникой на руках — она обнимает материнскую шею, обе, словно привидения, безмолвные и неподвижные, глядели на него с парадного крыльца. Не задавали никаких вопросов, не подавали никаких знаков — просто он чувствовал безмолвное осуждение их угрюмых лиц. Тем не менее он ясно их слышал. В этих снах они своим появлением говорили ему о чём-то, говорили всё, о чём он спрашивал себя сам.
— Мне жаль…
Он принимал их гнев, их смущение; принимал на себя их боль и делал её собственным бременем. С ними он мог говорить, может быть, потому, что они молчали.
«Я хотел того, чего я хотел, — думал он, — только не понимал, почему хочу этого. Вы видите, я человек, я испорчен — это не значит, что я не люблю вас больше всего на свете. Я просто эгоистичный, глупый мужчина — мир полон таких, как я. Этот мир был создан мужчинами, которые хотят того, чего они хотят, не осознавая последствий своих желаний, вы должны это знать…»
— Простите меня, пожалуйста.
Теперь он ждал свидетельства того, что они его простили. О мальчике он не тревожился; Дэвид любил его, сны являют истину. Других он какое-то время не видел. Джулии и Моники. Прошли недели после того, как они входили в его сон, глядя на него с парадного крыльца. Он ожидал их появления, верил, что они недалеко. Как он молился, чтобы они посмотрели на него с новым выражением лица — с улыбками, взмахами рук, может быть, воздушными поцелуями.
«У вас есть время, — думал он, — я буду ждать вас здесь — во всяком случае, до того, как пройдёт зима, до того, как начнутся летние муссоны. После дождей вам придётся найти меня где-то в другом месте…»
Он не сомневался: в середине лета тоннель станет опасным убежищем, он вспоминал прошлое лето, когда муссон затопил улицы, принёс с собой рекордные дожди, превратил сухие овраги в бурные реки (убил как минимум восьмерых); обычно безопасные и сухие дренажные тоннели были затоплены.
— Готам, бог нашей цивилизации, спустил воду в сортире, — предостерегал его Тобиас, — очищая грязь, которая здесь собралась.
Всё это место — костёр, стены тоннеля, песок, овраг — было уничтожено, ушло под воду. Близлежащая пустыня превратилась в благоухающий влажный оазис (дикие цветы пробились из почвы), мужчина сам видел это, шатаясь недалеко от тоннеля, оставляя позади город и его людей. Он постарается не утонуть летом, несмотря на то что иногда эта мысль кажется ему привлекательной. Он будет продолжать двигаться дальше — только по той причине, что должен.