Наиболее ранние из сохранившихся стихотворений Познякова датированы 1910 годом; в 1913 году мы обнаруживаем среди участников коллективного сборника «Круговая чаша»: там приняли участие десять московских поэтов – А. Ильинский-Блюменау, В. Мориц, Л. Остроумов, Н. Позняков, Д. Рем, А. Романовская, А. Сидоров, К. Чайкин, С. Шервинский и В. Шершеневич.
В отзыве И. Кудровой Позняков фигурирует как «крупный авантюрист», но информация сообщается ценная: «…вовремя первой мировой войны сотрудничал в Красном кресте. В годы гражданской войны – в Белом движении. В Париже имел фотоателье. Вместе с К. Б. Родзевичем и В. В. Яновским "работал по связи с троцкистами ПОУМ" («Рабочая партия марксистского единства»; надо отметить что сведения эти проверить негде . – Е.В.) в период гражданской войны в Испании, что позволяет предположить какое-то участие и в расправе над руководством ПОУМ в 1936 году». Последнее предположение мы комментировать не можем за отсутствием данных, но география перемещений Познякова в эмиграции прослеживается в подписях и датах под стихотворениями: 1919 – Стамбул, 1921 – Рим, 1922 – Берлин, 1925 – Париж. По косвенным данным можно судить, что между 1926-1934 годами Позняков пережил большую любовь – и закончилась эта любовь гибелью его возлюбленного (мотоциклетной катастрофой); другу и на смерть друга будущий советский агент (?) писал стихи по-французски и по-русски. В 1938 году он на некоторое время оказывается в Испании. В 1939 году «репатриируется» в СССР. Кудрова продолжает: «По возвращении в Москву (1939 год) вел работу среди бывших республиканских бойцов Испании. Умер в шестидесятых годах на родине, избежав ареста».
Ну, а дальше – см. выше.
…А теперь – портрет нашего безвестного героя. Знать бы еще – кто такой Н. Базанов, автор этого портрета?..
Он очень худ, высок и странно строен,
Татарский князь в английском галифе.
Поэт в простой, изысканной строфе
Капризно-нежен, странно беспокоен.
В окно вечерние нисходят тени,
Где нити собраны грядущих встреч.
Всегда простая, ласковая речь –
А в окна тихий благовест сирени.
Как я люблю знакомый серый взгляд
Спокойных глаз, так ласково-холодных
И грезится поход в песках бесплодных,
Где панцири уверенно гремят.
В пустом купэ пред ним склонился так
Седой старик, кого видала Мекка.
Мне поступь царскую Тимур-Мелека
Восстановил его упругий шаг.
Взбегает огнь огромных вожделений
В крови, Чингизом вспененной, струясь –
Но мозг зальдит их бешеную связь,
И взор слепца увидит жизнь в легенде.
Он очень худ, высокий, стройный денди,