Комов поднял широко раскрытые глаза, в которых стоял еще не остывший ужас, и словно бы не понял слов Карцева. Но когда хлопнул его Костик по плечу, Комов пробормотал:
— Дрейфил я, Карцев, еще как дрейфил… А не отставал, потому что больше всего этого и боялся. А еще боялся, что в немца живого не смогу выстрельнуть.
— Ну и ну, — усмехнулся боец из пожилых, — а того, что он в тебя врежет, не боялся?
— Об этом я почему-то не думал.
— Вот и воюй с такими, — хмуро проворчал сержант Сысоев. — Набрали детский сад да стариков.
— Ты, сержант, неправильно его понимаешь, — возразил пожилой. — Он же городской. Ему сроду никого убивать не приходилось. Это мы с тобой и скотину резали, и петухам головы рубили, а он что?
— Он-то? ухмыльнулся Костик. — А клопов ты, мальчиша, давил?
— Давил, — выдавил улыбку и, чуть заикаясь, пролепетал тот.
— А фриц, он — хуже клопа! Вот и дави его, гада! — сказал пожилой, смачно сплюнув.
Костик задерживаться больше не стал, а направился к ближайшей избе. Дверь открывать не пришлось — распахнута была настежь, и Костик смело, но все же держа ППШ на изготовку, вошел, огляделся и даже присвистнул от удивления — на аккуратных двухэтажных нарах и матрасики, и одеяла, и даже подушечки, все чин чинарем. "Вот, гады, с какими удобствами воюют! невольно вырвалось у него. — Вот бы придавить тут минут шестьсот, раздевшись до белья и укрывшись одеялом!" И почувствовал он тут, как устал, как намаялся от холода, бессонья и голода, ведь последний раз шамали вчера вечером, потом прошагали полночи до передовой, которая и слышна была, и видима кровавым, мерцающим над ней небом. С тех пор минули и ночь, и день, и бой, в который поднялись в шестнадцать ноль-ноль, выходит, что скоро сутки целые без жратвы. И стал Костик шарить по солдатским тумбочкам. Сколочены они были грубо, но все же настоящие тумбочки, почти такие, какие у них в казарме стояли, только непокрашенные. Но ничего стоящего в них не было носки фрицевские грязные, платки носовые, пустые пачки от сигарет, пачечки маленькие, сигарет на пять, наверно, были и побольше, на десять… Латинский шрифт Костик маленько знал, прочел: "Sport", "Senorita" и еще разные названия. Удивился, когда попалась пачечка с русским шрифтом — "Златна Арда", "Обед. Тютюн, фабрики придворий доставчици", посмотрел на обороте пачки, а там "Царство България". В общем, барахло все, и нечего было больше тут искать, надо офицерскую избу или блиндаж найти.
Подальше от немецких окопов, но зато ближней к теперешнему нашему переднему краю избе, стояли не нары, а койки. Тут и почище, и воздух другой — вроде одеколоном попахивает. Здесь Костик решил поискать по-серьезному, потому что кроме жратвы, а может, и выпивки, которые для всех надо добыть, томила его надежда, а вдруг пистолетик какой обнаружит типа "браунинга", который можно бы в задний карман бридж положить и какой видел он у Яшки-японца — героя марьинорощинской шпаны, профессионального уголовника, то пропадающего на несколько лет, то появляющегося в проездах Марьиной рощи. Про Яшку ходили легенды, говорили, что милиция брала его всегда с перестрелкой, без боя "японец" не сдавался, ну, и многое другое болтали. Дружбу Костик с ним, конечно, не водил по причине своего малолетства, но видел несколько раз на одной фатере, где и хвалился Яшка вороненым изящным браунингом и даже давал ребятам подержать в руке, предупреждая шепелявым голосом: "Ошторожно, жаряженный". Помнил Костик, как замерло его сердце от восторга, когда ощутила рука сладостную тяжесть пистолета, рукоятка которого прямо-таки влилась в ладонь.