— Чтоб заказать, дикая очередь. Ты хочешь себе, да? Доставай ткань, смастерим, — предложила Даце.
— Я умею строчить только по прямой.
— Ничего, я научу.
Могла ли знать Байба, что эта случайная встреча определит её будущую жизнь?
* * *
Мать Даце внимательно следила за работой девушек, но не вмешивалась. Пусть сами справляются. Даце сначала сделала выкройку из бумаги, по ней раскроила ткань, сметала, и Байба примерила.
— Ну как, всё в порядке? — обратилась Даце к матери.
— Каждый человек самобытен, — подкалывая тут и там, говорила мать. — И в одежде, особенно у женщин, должно быть что-то своё, особенное: какая-то деталь, платочек, украшение. Ты, Байба, вышей на кармашке монограмму, и твоё платье не спутаешь ни с каким другим.
— Боковые швы прострочи сама, — приказала Даце.
— А если не получится?
— Распорешь и прострочишь снова.
Волнуясь, Байба села за швейную машину.
— Для первого раза отлично, — похвалила Даце. — У тебя есть хватка.
Байба радостно улыбнулась.
— Мне очень нравится шить, — призналась Даце. — Я поступаю в ПТУ швейников, а потом буду работать вместе с мамой.
— Да ты что?! В профтех идут те, кого в школе не держат, кто учится плохо, ну, всякие непутёвые.
— Кто тебе внушил такую чушь? Да у швейников конкурс больше, чем в медицинском училище.
Какое-то время обе молча усердно работали.
— А если ты вдруг почувствуешь, что шитьё не твое призвание?
— Дурочка, после ПТУ можно поступить в любой институт.
* * *
Целый месяц Байба мучилась сомнениями, думала, что делать: продолжать учёбу в школе или идти в ПТУ. Не было покоя ни днём, ни ночью. Не хотелось ни есть, ни спать. Всё валилось из рук.
— Что с тобой? — встревожилась мать. — Уж не заболела ли?
— Смотри, жена, как бы нам не стать преждевременно дедом и бабкой, — ухмыльнулся отчим, подозрительно взглянув на Байбу. Байба выскочила из комнаты.
* * *
Рейнис Кадикис с трудом привыкал к новой жизни. Она началась с бесчисленных запретов врачей: не курить, не волноваться, ничем не утруждать себя…
Пенсионер. Списали, как старую ненужную мебель. На книжной полке рядом с диваном тридцать две папки, своя на каждого воспитанника, начиная с пятого класса. Последний выпуск. Больше не будет. Школьный звонок никогда больше не позовёт его на урок. Остался лишь один звонок — к вечному покою.
Учитель в одиночестве терзал себя мрачными мыслями. Его воспитанники, счастливые от того, что избавились, наконец, от учёбы, разлетелись, кто куда.
Иногда на минуту забегала к нему учительница английского языка Марджория Шип. Пощебетав и оставив после себя аромат дорогих французских духов, исчезала, простучав своими «шпильками».