Я никогда не был так напряжен! Я напрягся так, что мозг стал просто расходным материалом. Я – не возражал. Пусть – только один выстрел. Но – в цель. Потом – хоть потоп.
Мальчишка, как в замедленной съемке, шагнул вперед, а мой мозг, в последнем порыве, соединил зримым лучом расстояние от среза ствола до проклятого отблескивающего герморазъема.
Я затаил дыхание и плавно нажал на спуск.
Мне не нужен был контрольный осмотр мишени. Я знал, что попал. Знал, хотя не видел. Да и что я мог видеть, теряя сознание и скатываясь по ветвям вниз? Но в эти краткие мгновения мне было спокойно.
Этот мальчик списка не пополнил.
Береславский, Глинский
Когда погас свет и громко закричал Вадька, Береславский рванулся на крик, с ужасом поняв, что Велегуров снова убил ребенка.
Он так бежал, что, несмотря на свои килограммы, опередил даже Глинского.
Вадька был абсолютно цел и невредим. Только сильно напуган.
– Я хотел искупаться, – всхлипывал он в руках Ефима. – Вдруг – выстрел, и свет погас. Он стрелял в меня, да?
– Нет, малыш, – ответил едва успевший перевести дух гость. – Если бы он стрелял в тебя, он бы в тебя и попал.
Глинский, услышав слова Ефима, мгновенно выключил прихваченный с собой мощный фонарик.
– Вы думаете, это он? – спросил гостя хозяин.
– Не сомневаюсь.
– Что он хотел этим сказать? Что за странное покушение?
– Пока не знаю. Но похоже, у него изменились планы. В бассейне был только Вадька?
– Да. В доме вообще только мы трое. С сегодняшнего дня я снял всю охрану. Ефим Аркадьевич, мне надо срочно эвакуировать сына. Вы сможете его вывезти? Он ведь не станет стрелять в вас.
– Думаю, он уже ни в кого не станет стрелять, – задумчиво ответил Береславский. – На всякий случай побудьте с Вадькой здесь. В темноте.
– Мне бы не хотелось прятаться, – с достоинством сказал Глинский. – Речь идет только о сыне.
– Я прошу у вас полчаса. Тридцать минут. Всего-навсего. Вы дадите мне их?
– Ладно, – сдался Николай Мефодьевич.
Ефим, на ходу одевшись, выбежал на улицу. Входного отверстия от пули в стеклах не было, и он, вооруженный фонарем хозяина, искал стрелка по наитию.
– Сере-о-га! – не боясь сорвать голос, вопил Береславский. – Се-е-рый!
Никто не отзывался.
Тем не менее ему понадобилось не больше оговоренного срока, чтобы найти лежащего в беспамятстве, обездвиженного Велегурова.
– Серега, очнись! – орал Ефим Аркадьевич, хлопая друга по щекам и смачивая лоб снегом. Никакого эффекта.
Потеряв терпение и опасаясь, что промедление погубит Сергея, он неловко подхватил тело. Пятясь задом и задыхаясь от тяжести, Ефим, непривычный к физическим упражнениям, медленно и упорно тащил Велегурова к дому.