И все же у производителей получается не всегда. В наше время роскошная одежда лезет и линяет, роскошные туфли почти наверняка жмут. Самая удобная и долговечная вещь моего гардероба - копеечный пиджак Zara, а вот туфли Christian Loubutin, сколько бы я их ни примеряла, жмут, как испанский башмак. Иногда мне кажется, что небогатые китайцы и индонезийцы, кто главным образом и занят производством «брендовых» вещей, специально издеваются над людьми богатого Севера: пусть-ка помучаются в тесной неудобной обуви, в непрактичной, разваливающейся на ходу одежде.
Один смешной человек как-то при мне высказал следующую глубокую мысль: «Мне кажется, хвалить дорогие ботинки за то, что они удобные - это лоховство». Это называется, с больной головы да на здоровую. А за что же еще их хвалить? Этот не слишком преуспевающий молодой человек покупает обувь, которая ему не по карману (да и не по ноге, как видим), чтобы чувствовать себя важнее, чем он есть, и чтобы богатые люди приняли его за своего. Но выше себя не прыгнешь, а богатые не смотрят на ноги.
Чушь какая-то, если вдуматься. Предметы роскоши нужны, чтобы стать похожим на богатых. Но если все бедные лохи будут их покупать, затея потеряет смысл. Поэтому такие вещи стоят дорого - ровно настолько, чтобы бедный лох их купить не мог (если вы не знали, именно поэтому у фирм вроде Hermes и Louis Vuitton даже не бывает распродаж). Значит, их покупают богатые лохи, чтобы быть похожими на богатых… лохов? Но как они могут быть на них «похожи», если они как раз богатые лохи и есть! Голова гудит, пойду-ка приму аспиринку. Получается, что вся индустрия роскоши и эксклюзива - одна сплошная черная метка лоха? Ужас, до чего мы тут можем дорассуждаться. Параллельно этой дурацкой игре богатых лохов идет другой процесс - на этот раз среди лохов малоимущих.
В нем участвуют глянцевые журналисты и их читатели. Первые пишут о богатой жизни, вторые их читают (эту коллизию отлично описал Пелевин - бедные пишут для бедных о жизни богатых, в результате чего образуется, как и следует ожидать, совершенно пустопорожний фантом). Казалось бы, и те и другие могли сохранить объективность и взглянуть на всю эту хреномотину со здоровых общечеловеческих позиций. Ан нет: тут вступает в силу так называемый «эффект сумки Birkin». Одна моя знакомая журналистка - если уж называть все имена, то ее зовут Божена Рынска - довольно остро и едко описывала светскую жизнь высшей российской тусовки, высмеивала ее обычаи и повергала табу. Но когда моя подруга подарила ей вышеупомянутую сумку, воплощающую в себе тотемный объект всей этой свистопляски, журналистка полюбила кожгалантерейное изделие всей душой, всюду ее с собой носит и очень ею гордится. С тех пор у нее появилось еще несколько тотемных сумок. А читательская аудитория глотает слюни и надеется когда-нибудь приобщиться к святыне. Все же страшная двусмысленность кроется в самом словосочетании «светский журналист». Это как «чумной доктор» - то ли лечит заболевших чумой, то ли сам уже заразился. Смена ориентиров особенно заметна не в газетных статьях, а в личном блоге Божены. Там она в последнее время пишет в основном о том, как случайно села в чем-нибудь белом и дорогом на мокрое и грязное и кто теперь обязан оплатить ей химчистку.