Скалли наконец пробудился от глубокой задумчивости и сел у камина, жестом предложив им сделать то же самое.
— Я вижу, вы принесли флейту, — сказал он Кормаку.
— У меня есть для вас новая мелодия, Майкл. Что-то из местного, чечетка, записанная Петри где-то у Килкормака.
— Джордж Петри тоже был современник О'Донована, — пояснил Скалли Норе. — Они с О'Карри собрали сотни мелодий, и всякого рода информацию о старой музыке.
Сидя на жестком стуле рядом с камином, Кормак уже начал собирать флейту, продолжая говорить и ловко выравнивая клапаны, увлажняя губы, готовясь сыграть для Скалли эту мелодию. Нора поняла, что прийти с новой мелодией было все равно, что с цветами или бутылкой виски — это был подарок. Она чувствовала, что Кормак приберегал мелодию уже некоторое время, и теперь ноты, казалось, медленно вылетали из флейты, напоминая величавый придворный танец. Майкл Скалли слушал, набив трубку табаком и закурив, дым кружился над его головой и плечами. Время от времени его лицо приобретало серую бледность, словно он страдал от сильной боли, но не желал признавать это. В конце концов боль, казалось, затихла, и когда вернулась главная тема мелодии, на лице его снова появилось удовлетворение. Хороший виски приятно согревал, а за последние несколько дней лицо Норы сильно обветрилось на болоте, так что теперь она раскраснелась.
Закончив мелодию, Кормак положил флейту и взял свой стакан.
— Петри назвал это «Мальчики, играющие в хоккей». Сказал, что это была самая популярная мелодия в графстве Кинг в 1860-х годах. Вероятно, это кусок старой мелодии для чечетки, но звучит более величаво — почти как марш.
— Да, это точно. Она мне напоминает вот эту… — Скалли оборвал фразу и напел мелодию. Ему пришлось напрягаться, чтобы достичь высоких нот, но в низком регистре его голос был богат и звучен. Нора так и не научилась напевать и всегда завидовала легкости, с которой люди вот так создавали музыку. Они словно все время слышали ее в голове, как речь. Они пропитывались ею, и она изменяла их вплоть до глубинных уголков души.
— Я никогда не играл ни на одном инструменте, — сказал Скалли, посмотрев на Нору, — и теперь очень сожалею об этом. Но музыка здесь, — он приложил ладонь чуть ниже грудины. — Кормак говорит мне, в вас тоже есть музыка.
— Не знаю. Я просто не умею петь.
— Может, ты попробуешь. Нора?
По лицу Кормака она увидела, что ее присутствие этим вечером было частью его подарка Майклу Скалли. Он отсел от нее, но она словно ощущала его руку на своей спине, чувствуя, как он подталкивает ее, как ребенка, которого послали вручить цветы. Она не могла отказаться. Чувствуя трепет в животе, она вздохнула и открыла рот, понятия не имея, что за песню она собирается исполнить.